— Ну, она тебе позвонит… — отведя взгляд, уклончиво сказала Наташа.
— Хорошо, проходи… — растерянно ответил я.
Когда Наташа ушла, я напился сам с собой.
Вика не позвонила ни на следующий день, ни через неделю. Дело принимало серьезный оборот. Я попросил Кирюху, знавшего многих Викиных подруг, разузнать в чем дело.
Вскоре Кирюха приехал ко мне в гости. На его лице не было и следа обычного веселья.
— Ну что? — вместо приветствия нетерпеливо спросил я его.
— У меня есть две новости, плохая и очень плохая. Какую сначала?
— Давай сначала просто плохую. — мрачно проговорил я.
— Вика помирилась с родителями и уехала к родственникам в Хайфу на год.
В глазах у меня потемнело, такого я никак не ожидал.
— Какая же тогда очень плохая новость?
— Наташа мне по секрету сказала, что Вика проходила тест на беременность…
— И?!
— Через восемь месяцев она родит ребенка, твоего ребенка. Аборт она решила не делать. Ребенка она родит в Израиле, и он получит израильское гражданство. Там же ей уже подыскали жениха, готового принять ее вместе с ребенком и дать ему свою фамилию.
Я почувствовал тупую внутреннюю боль где-то в районе души.
— Сука… — выдавил я. — Кирюха нам необходимо выпить, нам срочно нужно выпить.
— Прости, друг, за плохие новости, но лучше ведь чтобы ты знал всю правду, какой бы она не была, так ведь?
— Да, Кирюша, только вот выпьем и все. — внутри меня как будто что-то обрезали, я механически наполнял граненые стаканы водкой.
C этого дня, начался мой недельный запой. Такого со мной не бывало никогда, ранее, я, как и большинство людей выпивал по праздникам и выходным, и не так чтобы уж очень много, а до состояния «слегка навеселе». Сейчас же, я выходил из дома, только, чтобы купить еще водки или портвейна. Я забил на родителей, на немногих оставшихся друзей, на работу. Жить мне особо не хотелось. Моя любовь, из-за которой я предал все те идеалы, которыми я жил, ради которой я остался почти без друзей, бросив меня, уехала в Израиль, увозя в своем чреве моего ребенка. Моего ребенка, который будет считать своим отцом какого-нибудь еврейского «белого воротничка», будет ходить в синагогу, не зная о том, что где-то в далекой холодной Москве живет его отец с выколотой на сердце свастикой.
Дни слились для меня в одно бесконечное и беспросветное похмельное утро. В зеркало я старался не смотреть, все равно там ничего кроме мерзкой заплывшей и небритой рожи увидеть нельзя. Я понимал, что качусь в пропасть, но так как впал в безразличную апатию, останавливаться на пути саморазрушения не собирался. Однажды утром, прикончив бутылку дешевого портвейна под аккомпанемент какого-то мутного отечественного сериала, я направился в туалет справить малую нужду. Когда я вошел в свой совмещенный санузел, то увидел сидящего на краю ванной носатого старичка с хитрой морщинистой мордой. Его присутствию я абсолютно не удивился, но для порядка спросил:
— Ты кто?
— Я библейско-талмудический бог Яхве. — невозмутимо ответил старичок, поправив полы своей засаленной хламиды.
— Ну и хули ты не на земле обетованной, воевал бы там с Аллахом, чего тебе в нашей убогой России- то делать?
— Я пришел тебя помучить, показать тебе твоего будущего сынка. — Яхве щелкнул пальцами и, буквально тут же у него на руках появился упитанный розовощекий младенец. — Тебе его никогда не увидеть! — ехидно осклабился Яхве.
Я почувствовал какой-то прилив сил, выведший меня из апатии.
— Ах ты, сука, отдай моего сына! — я кинулся на божка и принялся вырывать у него ребенка. Старичок оказался необыкновенно сильным. Он легко отшвырнул меня на раковину, которая под моим весом раскололась. Затем уродец надул младенца в попку как шарик. И, резко хлопнув, взорвал его. Всю ванную залепили ошметки кровавого мяса. Яхве расхохотался и начал взлетать под потолок.
— Тебе никогда его не увидеть, глюпый рюсский. И Вика больше не твоя, та-та-та. — заговорил божок с мерзким акцентом.
Из последних сил я уцепился за его дохлую грязную ножку. Яхве немного покачнулся и начал дрыгать своей ножкой, стараясь сбросить меня вниз. Я вонзил свои зубы ему в пятку. В глотку мне хлынул желтый гной. От омерзения я выпустил его ногу и рухнул вниз, на ванную. От резкого удара я потерял сознание, успев увидеть лишь исчезающего Яхве, с прокушенной ногой, сочащейся желтым гноем.
На шум в моей квартире соседи вызвали милицию. Дверь в квартиру взломали и, когда я очнулся, меня везли в дурку, с диагнозом «белая горячка».
Вылечился я довольно быстро. В дурке меня часто навещали родители.
А однажды в белых халатах ко мне пришли Пес, Тимофей и еще пара ребят из нашей банды «Белые воины».
— Ну, что, друг, излечился от иудейской заразы? — сказал Тимофей, ставя на стол авоську с апельсинами.
— Рад вас видеть ребята!
— А какие мы были бы друзья, если б не поддержали тебя в трудный момент. — Пес похлопал меня по плечу.
— Знаешь, мы тут так подумали. В общем, если хочешь, то ты снова можешь влиться в наши ряды, мы возвращаем тебе членство в «Белых воинах». С каждым такое могло случиться. Еврейки любят талантливых русских: Есенин и Айседора, Маяковский и Брик, Боннер и Сахаров. Не обошла чаша сия и тебя. Ты вышел с наименьшими потерями. Есенин и Маяковский покончили с собой, Сахаров с ума сошел. Ты тоже был на грани.
— Спасибо, вам ребята, спасибо! — я встал с кровати и пожал каждому из них руку. — Я рад быть с вами снова!
— Ну, выздоравливай, вернешься, закатим пати. Подыщем тебе русокосую славянскую NS-красавицу, она развеет твои печали. — подмигнул мне Тимофей. — Нарожаете кучу русских витязей, копи силы, друг!
Скоро меня отпустили. Пить я бросил совсем, так, для расслабления изредка позволял себе бутылку пивка или косячок. Весь отдался учебе и татуировкам. Я снова стал тусоваться с бритыми и фанатами. Про мою связь с Викой уже мало кто вспоминал. Я завязал несколько кратковременных романов со случайными девушками из клубов.
Вика прислала мне на email пару писем. Она рассказывала, что вышла замуж за молодого израильского юриста и родила мальчика, которого назвала Марком. Правда, о том, что это мой ребенок она не упоминала. Еще она писала, что учится на медика, что я — ее самая большая любовь, и она любит меня до сих пор, но обстоятельства сложились так, что нам не суждено быть вместе, что, когда она приедет в Москву, то хочет обязательно со мной увидеться. Я ей не ответил.
Однажды зимой я гулял по центру, и одно место показалось мне смутно знакомым — это был Викин дом. Уже начинало смеркаться, в ее окне горел свет. Я задрал голову и стал смотреть на желтый квадрат ее окна, мне вдруг показалось, что я слышу Викин смех. На мое лицо падал мягкий теплый снег.
В окне показалась темная фигурка с силуэтом младенца на руках, я улыбнулся. Фигурка отошла от окна, и через мгновение свет был погашен. Я поднял воротник натовки и пошел вперед. Жизнь стоила того, чтобы жить.
Жизнь овощей
