— Смотри, чтобы тебе верно сдали с пяти крон. Потому что ты получишь много сдачи.
Прошло несколько минут, прошло целых десять минут, Йон говорил, не умолкая, и меня от этого стало клонить ко сну. Четыре раза он присаживался ко мне на пол и всё говорил; он никак не мог успокоиться и опять вскакивал. Он даже запел.
Мы услыхали шаги на лестнице, медленные шаги. Йон усмехнулся.
— Слышишь ты, как ему тяжело нести? — сказал он и, засмеявшись, высунул язык.
Но Квислингу не тяжело было нести, он ничего не нёс. Все лавки были заперты, когда он вышел. Квислинг яростно поносил всех торговцев в городе.
Только Йон один был совершенно доволен; не было сомнения, он радовался в душе, и тотчас же спросил свои деньги обратно. Он тоже яростно ругал торговцев, и его ни в чём нельзя было упрекнуть. Разве он не хотел нас угостить? Да он даже собирался бежать за Квислингом ещё с пятью кронами на угощение для нас. Потому что он не считает денег…
Свечка догорела, был поздний вечер, Йон начал зевать и хотел ложиться спать. Квислинг, совсем притихнув, сидел и о чём-то размышлял; Квислинг был всегда очень изворотлив.
— Ну, теперь нам, верно, надо идти, — сказал он, обращаясь ко мне, — идти домой и ложиться спать; может быть, мы забудем тогда, что у нас Рождество.
И он обратился к Йону Тру и пожелал ему спокойной ночи.
— Нам в такой вечер не надо бы расставаться, нам троим, — сказал он. — Но что же делать, ведь Йон с нами не пойдёт.
Он не пойдёт?..
Да, ведь он не выйдет на улицу в соломенной шляпе.
— Нет, Тру непременно выйдет.
И Йон надел свою соломенную шляпу и, покачиваясь, пошёл впереди нас вниз по лестнице.
Когда мы вышли на улицу, Квислинг направился в сторону кафе, соломенная шляпа Йона светилась как венчик на его качающейся голове, и он принуждён был каждую минуту придерживать её при порывах ветра. Квислинг шёл впереди, пока мы не подошли к кафе Катакомбы. Тут он остановился.
— Нет, это неловко, Йон Тру, — сказал он. — Люди на тебя глазеют и говорят, что ты шут, святочное чучело в соломенной шляпе. Ты же не допустишь, чтобы над тобой смеялись.
Йон встрепенулся.
— Кто говорит, что я шут? — вскричал он и был готов броситься на первого встречного. Он снова вспыхнул, он подошёл ненужно близко к фонарю на дверях кафе; чтобы люди как можно лучше могли рассмотреть его соломенную шляпу, он снял её, помахал ею в воздухе, потом надел её на затылок и говорил, что он вспотел, так сегодня тепло, и он бы хотел, вообще, посмотреть на того, кто бы осмелился глазеть на Тру.
Когда Квислинг довёл его до этой точки, было уже не трудно заманить его в Катакомбы, где Йон Тру и просадил свои пять крон.
И оказалось, что Квислинг весь день ничего не ел, хотя угостил меня обильным обедом…
Тут начал рассказывать другой приятель.
