этот зал.
Я молниеносно прикинул; два дня ожидания обойдутся мне примерно в три кроны, аренда — восемь, итого одиннадцать, билетеру — крона, итого двенадцать… Выходит, что двадцать четыре посетителя, уплатившие по полкроны за билет, уже покроют все расходы, значит, остальные сто или двести посетителей принесут мне чистую прибыль.
Я согласился. Павильон был мой.
Я отыскал гостиницу и вошёл. Горничная спросила:
— Где вы хотите получить номер: на первом или на втором этаже?
Я ответил ей спокойно, без тени заносчивости:
— Я хочу получить дешёвый номер, самый дешёвый из всех.
Горничная с удивлением оглядела меня. Кто перед ней — шутник, который забавы ради просит дешёвый номер? Разве не я расспрашивал слугу про вино к обеду? Или, может быть, подобная скромность вызвана нежеланием затруднять владельцев гостиницы? Она распахнула какую-то дверь. Я отпрянул назад.
— Номер свободен, — сказала она. — Это ваш номер. Ваш багаж уже здесь. Входите, пожалуйста.
Деваться было некуда, я вошёл. И очутился в самом роскошном салоне этой гостиницы.
— Где кровать?
— Вот диван. Нам неудобно держать здесь кровать, Но на ночь диван раскладывается.
Горничная удалилась.
Я помрачнел. И вот в этом-то салоне стоит мой нищенский саквояж! А уж до чего неприглядны на вид мои ботинки после долгой ходьбы по проселочной дороге! Короче — я выругался.
В тот же миг, просунув голову в дверь, горничная спросила:
— Чем могу служить?
Вот как, мне даже нельзя облегчить душу — сразу же сбегается толпа слуг!
— Ничем, — сурово ответил я. — Принесите мне два бутерброда.
Она уставилась на меня.
— Горячего ничего не желаете?
— Нет.
Тут её вдруг осенило. Желудок. На дворе весна. Наверно, у меня обострение.
Вернувшись с бутербродами, она принесла также меню, в котором были перечислены все наличные вина. Весь вечер это вышколенное существо не давало мне покоя: прикажете согреть вашу постель? Вон там ванная комната, если желаете…
Когда рассвело, я нервно вскочил и стал одеваться. Меня знобило, проклятый раскладной диван, разумеется, оказался слишком коротким для моего роста, и я почти не сомкнул глаз. Я нажал кнопку звонка. Никто не шёл на зов. Наверно, было ещё раннее утро, с улицы не доносилось ни единого звука, и, чуть стряхнув с себя сон, я заметил, что ещё даже не вполне рассвело.
Я оглядел комнату. Это была самая роскошная комната, какую я когда-либо видел. Мрачные подозрения закопошились в моей душе, и я вторично нажал кнопку звонка. Стоя по щиколотку в мягком ковре, я ждал. Сейчас у меня отберут последние гроши, может быть, их даже не хватит, чтобы расплатиться. Я начал торопливо пересчитывать, сколько у меня, собственно, денег, но, услышав шаги в коридоре, оставил это.
Но никто не шёл. Шаги в коридоре лишь почудились мне.
Я заново начал считать. Как ужасна была неизвестность, в которой я пребывал! Куда только девалась вчерашняя горничная, которая весь вечер досаждала мне своей услужливостью? Может, эта лентяйка попросту ещё лежит и спит, хотя на дворе уже почти совсем светло? Наконец она явилась, полуодетая, только на плечи накинула платок.
— Вы звонили?
— Попрошу вас принести счёт! — сказал я, стараясь принять самый невозмутимый вид.
— Счёт? Это не так-то просто, хозяйка ещё почивает, ведь сейчас всего три часа утра. — Горничная растерянно выпялила на меня глаза. Мыслимо ли пялить так глаза на человека? Какое ей, спрашивается, дело до того, что я решил засветло уйти из гостиницы?
— Ничего не поделаешь, — сказал я. — Счёт нужен мне сейчас. Сию минуту.
Горничная ушла.
Она не возвращалась целую вечность. Мою тревогу усиливал страх, что плата за номер, быть может, исчисляется посуточно или даже почасно, а я вот стою здесь и жду и ни за что ни про что просаживаю свои деньги в этом вынужденном ожидании. Я не был знаком с порядками в дорогих отелях, и такой способ оплаты представлялся мне наиболее вероятным. К тому же около умывальника висело объявление, на котором было написано, что в случае, если гость не предупреждает о выезде до шести часов вечера, с него взимается плата за следующие сутки. Всё вокруг будило во мне чувство ужаса и смущало мой ум, отданный изящной словесности. Наконец горничная постучала в дверь и вошла. Никогда, нет, право, никогда я не прощу судьбе подлую шутку, которую она со мной сыграла! Две кроны семьдесят эре — вот и вся плата! Сущие гроши, чаевые, которые я и сам мог бы пожаловать горничной на шпильки! Я бросил на стол несколько крон — потом ещё одну. Сдачу возьмите себе! На здоровье, милочка!
Надо же было показать, что и мы знаем правила обхождения. Не говоря уже о том, что эта девушка заслужила благодарность. Редкая девушка, душевный человек, заброшенный судьбой в эту драмменскую гостиницу и обречённый терпеть произвол приезжих. Нет теперь больше таких женщин, порода эта начисто вывелась. Как трогательно она пеклась обо мне до последней минуты, когда ей вдруг открылось, что перед ней богач.
— Слуга отнесёт ваш багаж, — сказала она.
— Нет! Нет! — ответил я, стремясь избавить её от всяких хлопот. — Саквояж — это сущий пустяк. Да к тому же он такой потрёпанный. Он, знаете ли, всегда сопровождал меня, когда я выезжал читать лекции, и теперь мне не надо никакого другого, такая уж, знаете, у меня причуда!
Но все возражения оказались бесполезны — слуга уже поджидал у входа. Увидев меня, он впился взглядом в мой саквояж. Просто невероятно, как человек может впиться взглядом в саквояж, сгорая от желания схватить его!
Но разве оставшиеся деньги не были нужны мне самому? И мог ли я рассчитывать на какой-либо доход до прочтения лекции? Вот почему я хотел сам нести свой саквояж.
Но парень уже держал ею в руках. Этот необыкновенно заботливый человек, казалось, совсем не ощущал его тяжести и, судя по всему, даже не помышлял ни о каком вознаграждении, он так вдохновенно нёс этот саквояж, словно готов был отдать свою жизнь за его владельца.
— Стой! — остановившись, резко воскликнул я. — Куда вы, собственно говоря, несете мой саквояж?
Тут парень улыбнулся.
— Вам лучше знать, — ответил он.
— Верно, — сказал я. — Мне лучше знать. Не вашего ума это дело.
Я должен был теперь любой ценой отделаться от него, мы только что прошли мимо трактира, где сдавались «номера для приезжих» и куда я хотел зайти. Но присутствие слуги из конкурирующего отеля смущало меня, — я хотел незаметно прокрасться туда один.
Я вынул полкроны и дал тому парню.
Но он всё так же стоял с протянутой рукой.
— Вчера я тоже нёс ваш саквояж, — сказал он.
— Вот вам за вчерашний день, — ответил я.
— И сейчас я нёс его! — продолжал он. Вот чёрт, он грабил меня!
— А вот вам за сегодняшний труд, — сказал я и бросил ему ещё полкроны. — Теперь, смею надеяться, вы уберётесь отсюда!
Парень ушёл. Но он несколько раз оглядывался и смотрел, что же я стану делать.
Я отыскал на улице скамейку и сел. Стояла лёгкая прохлада, но, когда солнце взошло, потеплело. Я уснул и, наверно, проспал довольно долго; когда я проснулся, на улице было людно и из многих труб уже подымался дым. Тогда я зашёл в трактир и договорился с хозяйкой насчёт жилья. Мне положили платить
