Турне
Я хотел прочесть доклад о новой литературе в Драммене[1]. Я решил именно этим способом добыть себе в высокой степени желательный доход, ибо это не требовало от меня никаких особенных усилий. В один прекрасный летний день сел я в поезд, идущий в этот славный город. Это было в 1886 году.
Я никого не знал в Драммене, и никто меня. Объявление о докладе в газеты я не помещал; но я напечатал раньше летом, будучи при деньгах, пятьсот визитных карточек, и теперь хотел их разослать по отелям, гостиницам и большим магазинам с целью заставить публику обратить внимание на событие. Карточки не совсем удовлетворили моему вкусу, моё имя было напечатано с ошибкой, но при некотором желании можно было признать это моим именем. И, кроме того, моё имя было абсолютно неизвестно, и какая-то ошибка ничего не значила.
Сидя в поезде, я считал своё состояние. Это вовсе не уменьшало моей решимости. Я привык преодолевать затруднения с небольшим количеством денег или совсем без денег. Конечно, я не был настолько богат, чтоб устроить достойное моего тонкого эстетического замысла выступление, но при известной бережливости я мог осуществить его. Только никаких излишеств! Поесть я мог бы, в сумерках пробравшись в какой-нибудь погребок, а остановиться в «номерах для приезжающих» вместо отеля. И какие же ещё у меня расходы?
Я сидел в вагоне и штудировал свой доклад. Я хотел читать об Александре Хьелланне[2].
Мои попутчики, весёлые мужики, ехавшие из Христиании, пили круговую из бутылки; предложили также и мне, но я отказался. Потом они, как подобает пьяному и добродушному народу, делали разные попытки к сближению, но я отклонил и это. Наконец они, по-видимому, поняли из моего поведения и по многочисленным заметкам, которые я делал, что я учёный человек и что голова моя занята, и оставили меня в покое.
Прибыв в Драммен, я вышел из вагона и положил свой саквояж на скамейку. Я хотел оправиться перед городом. Этот саквояж я взял с собой без нужды; я взял его с собой, слыхав, что легче въехать в номера и выехать из них, имея «багаж».
Этот несчастный саквояж из ковровой материи настолько всё-таки обветшал от старости и употребления, что не был достоин даже путешествующего литератора, тем более, что мой тёмно-синий костюм был значительно приличней.
Слуга какого-то отеля с буквами на фуражке подошёл взять мой саквояж.
Я отстранил его. Я объяснил ему, что ещё не выбрал отеля, что в городе мне нужно разыскать некоторых редакторов; что я хочу прочесть доклад о литературе.
Хорошо, но ведь отель мне нужен всё-таки, мне нужно место, где жить? Его отель, без всяких сомнений, лучше всех. Электрические звонки, ванна, кабинет для чтения. Он совсем тут близко, вот по этой улице и потом налево.
Он взял мой саквояж за ручку.
Я не дал его.
Я сам хочу нести свой багаж в отель?
Конечно. Случайно, мне надо идти той же дорогой, как и моему багажу, достаточно повесить его на мизинец, чтоб он следовал за мной.
Тогда слуга посмотрел на меня и понял, что я не из настоящих господ. И пошёл опять к поезду смотреть других пассажиров; но, не найдя никого, вернулся ко мне и снова начал переговоры. В конце концов, он сказал мне, что собственно из-за меня прибыл он на станцию.
Это меняло дело. Он мог быть послан каким-либо комитетом, узнавшим о моём прибытии, может — быть, Союзом рабочих. По-видимому, в Драммене высокая умственная жизнь, сильная потребность в хороших лекциях, весь город в лихорадочном ожидании. Я не мог поручиться, не выше ли стоит в этом отношении Драммен, чем Христиания.
— В таком случае берите, конечно, мой багаж, — сказал я слуге. И мне приходит в голову, что ведь в отеле есть вино. Вино к обеду?
— Вино? Лучших сортов вино.
— Хорошо, можете идти. Я приду позже. Я должен посетить несколько редакций.
Слуга показался мне осведомлённым и в этом, и я спросил его совета:
— Кого из редакторов вы рекомендуете мне? Я не хочу ходить по всем.
— Аренцен самый главный. Приличный господин, все к нему ходят.
Редактора Аренцена, естественно, не оказалось в редакции, но я застал его дома. Я сообщил ему о своём намерении: это литературное предприятие.
Да, но здесь мало восприимчивы к этому. Один шведский студент был здесь в прошлом году и трактовал о вечном мире, но он заплатил свои деньги за это.
— Я хочу говорить о литературе, — сказал я.
— Да, я вполне понял вас, — ответил редактор. — Но я предупреждаю, что и вы заплатите.
Заплачу я! Господин Аренцен был великолепен. Он, быть может, думал, что я путешествую от какой- либо фирмы. Я сказал коротко и ясно:
— Вы не знаете, свободна ли большая зала Союза рабочих?
— Нет, — ответил редактор, — помещение Союза рабочих занято завтра вечером. Под антиспиритические сеансы. Кроме того, там будут обезьяны и дикие звери. Из других помещений могу указать павильон в парке.
— Вы рекомендуете это помещение?
— Это большое помещение, много воздуху.
— Цена?
— Я не знаю этого, но будьте уверены, что очень дёшево. Переговорите с дирекцией.
Я остановился на павильоне в парке. Это подходящее место. Помещения Союзов рабочих по большей части малы и неуютны. Кто в дирекции?
Ходатай[3] Карлсен, скорняк и книготорговец.
Я пошёл по дороге к ходатаю Карлсену. Он жил на даче, я шёл и шёл, и, наконец, дороге настал конец. Я объяснил ему свои намерения и спросил о павильоне в парке. Он, должно быть, как раз подходит для таких изысканных предприятий, как литературные доклады.
Ходатай подумал и закачал годовой.
Нет? Помещение велико? Но разве не жалко было бы отказывать публике за недостатком мест?
Ходатай объяснился точнее. Он советует мне отказаться от всего этого предприятия. Здесь так мало интереса к подобным вещам, один шведский студент также приезжал читать…
— Да, но он читал о вечном мире, — ответил я, — в то время как я хочу говорить о литературе, изящной литературе.
— Кроме того, вы прибыли в неудачное время, — продолжал господин Карлсен. — Как раз объявлено антиспиритическое представление в Союзе рабочих, и потом там обезьяны и дикие звери.
Тут улыбнулся я и посмотрел на этого человека. Он, по-видимому, сознавал, что говорил, и я понял, что он безнадёжен.
— Сколько вам следует за павильон в парке? — спросил я коротко.
— Восемь крон, — ответил он. — Вообще сдача павильона решается в общем собрании дирекции. На днях вы получите ответ, но я думаю, что могу и теперь обещать вам помещение.
Я делаю с быстротой молнии расчёт: два дня ожидания, считаю я, три кроны, парк — восемь, всего одиннадцать; кассиру крона, всего двенадцать. Двадцать четыре слушателя по пятидесяти эре могут покрыть все расходы; остальные одна или две сотни людей, которые захотят прийти, дадут чистую прибыль.
Я согласился. Павильон был снят.
