закончить. В ней Василий Иванович сообщал, что у него родилась дочь, а он-то хотел мальчика! Вспомнив Катькин рассказ о байстрюке Антоне, я подумала, что не нужен был этому самодуру никто — ни мальчик, ни девочка. Так уж он был устроен.
Я бросила дневник на пол и решила, что на сегодня с меня хватит. Представитель семейства кошачьих уже спал, уткнувшись мне в бок, и я незамедлительно последовала его заразительному примеру.
Всю ночь мне снились змеи и еще какие-то гады, и, если бы не телефонный звонок, разбудивший меня, неизвестно, сколько еще мне пришлось бы лицезреть это безобразие.
Часы на стене показывали девять утра. Только я взяла трубку, как на меня обрушились рыдания, причитания и всхлипывания.
— Тань, я знаю, кто отравил отца, — ревела Катька. — Теперь я точно знаю-у-у!
— Что ты знаешь, говори! — отчеканила я, окончательно проснувшись.
— Это Пашка Рудухин… у меня с ним… понимаешь…
— Знаю я, что у тебя с ним! — оборвала ее резко. — Что случилось?
— Он вены себе вскрыл… из больницы мне звонили… Я догадывалась, что это он, а теперь после этого… уверена.
В трубке нарастала новая ударная волна истерики.
«У верблюда два горба, потому что жизнь — борьба», — вспомнилась дурацкая школьная поговорка. Рудухин явно не борец. Он просто слизняк. И это все на мою голову!
— Твой Рудухин — половая тряпка, и отца твоего не трогал! Прекрати плакать! Успокойся! — прикрикнула я на Катьку.
Мои резкие слова подействовали на нее отрезвляюще. Громкость на том конце провода понизилась на несколько тонов.
— А ты откуда знаешь? — прерывающимся голосом спросила Катька.
— Сиди дома и готовь мне завтрак — сейчас приеду.
Умывшись и приведя себя в порядок, я не стала мешкать и через несколько минут сидела в машине, злясь, что мои утренние планы были нарушены. Кто знает, что придет в голову этой дурище! Отвечай потом за нее!
В Катькиной квартире собака Баскервилей на сей раз была заперта в комнате и расписывала автографами дверь, а хозяйка сидела в гостиной, тупо уставившись в окно. Услышав шум, она повернула ко мне опухшее, красное лицо. Надо же, так убиваться из-за какого-то недоноска!
— Ну, ты уже успокоилась? — с порога спросила я ее. Катька молча кивнула и всхлипнула.
Пока притихшая хозяйка гремела посудой, я начала выводить ее из транса.
— Сколько денег ты подарила Рудухину за последнее время?
Мой вопрос застал ее врасплох, и в гостиной воцарилась тишина.
— Я не знаю… вернее, не считала… Может, сотен пять «зеленых».
Я присвистнула.
— Зачем ему было столько денег?
Катька поставила передо мной тарелку омлета с ветчиной, от которого шел дурманящий запах, и кучу разной аппетитной закуски. Слева от меня была поставлена корзина с фруктами, справа — чашка с горячим шоколадом. Такого праздника мой желудок давно уже не помнил.
— Паша с детства страдает повышенным внутричерепным давлением. Он принимал таблетки, а в последнее время у него выявилось обострение, и врач назначил ему лекарства внутривенно… Целестон, кажется.
Все было бы очень смешно, если не было так грустно. Святая наивность! Сказать ей прямо в лоб или как особу слабонервную сначала подготовить?
— Наркоман твой Рудухин, — произнесла я спокойно. — Обычный банальный наркоман, каких тысячи.
Напротив меня под Катькиной тяжестью хрустнул стул. Я ожидала продолжения концерта и даже перестала жевать, уже готовясь успокаивать доверчивую барышню и высказывать свои соболезнования. Но Катька, похоже, выдохлась — неприкрытая правда как будто оглушила ее.
— Неужели ты ни разу ничего не заподозрила? — допытывалась я.
— Я ему доверяла, — последовал тихий ответ. Через некоторое время она добавила: — Это все из-за того, что у нас с Пашей ничего не получилось.
И она закрыла лицо руками.
— Почему ты мне не сказала о своих подозрениях сразу? — упрекнула я ее.
— Я надеялась, что это все же не он отца отравил, не хотела раньше времени афишировать наши отношения.
И тут же, вразрез с вышесказанным, Катька прошеп — тала:
— Если это не Пашка, тогда кто же?
Катькино лицо вытянулось: кажется, только сейчас до нее дошло то, что я сказала про ее ненаглядного.
— Как наркоман? Он что, колется?! — простонала вдруг она.
Этот вопрос явно не требовал моего ответа, я и промолчала. К этому времени я уже успела опустошить тарелку и чашку с шоколадом и принялась за фрукты.
— Неплохо бы чего-нибудь попить, — произнесла я вслух, а мысленно себя упрекнула: как можно быть такой циничной, Татьяна!
Катька понуро поплелась на кухню. «Надо же ее хоть чем-то отвлекать!» — оправдывалась я перед собой.
— Оклемается твой благоверный, — решила немного успокоить бывшую одноклассницу. — Если б действительно захотел с праотцами встретиться, то порезал бы себя правильно. А весь этот спектакль с больницей был разыгран исключительно для твоей впечатлительной натуры: он ведь знал, что я обо всем тебе расскажу. Если тебе не жалко денег, то потрать их лучше на его лечение, — резюмировала я.
Не знаю, что уяснила из моих слов Катька, но на ее окаменевшем, убитом горем лице не дрогнул ни один мускул. Наконец, передо мной возник пол-литровый бокал дымящегося чая. Что же, и это сойдет.
— Вы все время такими тазиками чай пьете? — пыталась я развеселить свою клиентку.
— Нет, — ответила она, — это чашка мужа. Я машинально поставила.
Я присмотрелась к Катьке внимательно: ничего, перемелется. Слишком у нее жизнелюбивый характер для продолжительного траура.
Давиться горячим чаем я не стала и сообщила Катьке, что мне нужно позвонить. Она кивнула на диван, где лежал радиотелефон. Я взяла трубку, вышла в холл, прикрыв дверь, и, когда на другом конце провода откликнулся приятный мужской баритон, произнесла:
— Варвару Николаевну, будьте добры.
Душечка подошла к телефону, и я напомнила ей о нашем вчерашнем знакомстве.
— Как же, Танечка! Я вас прекрасно помню. У нас вчера такое творилось!
— Ну вот. Всегда все самое интересное происходит без меня, — игриво ответила я, заранее зная, что она мне скажет.
Душечка, конечно же, спешила огорошить меня несвежей новостью:
— Рудухин Паша вены себе вчера порезал, представляете? Мать на базар отправил, а сам…
Пришлось разыграть удивление. Я молча выслушала Душечкины версии, почему Паша так «странно» поступил, и хотела уже задать вопрос ближе к интересовавшей меня теме, как женщина доверительно зашептала в трубку:
— Это Томку бог наказывает. Вчера, кроме всего прочего, ни с того ни с сего ее Тишка околел.
По-моему, у меня вырвался возглас, похожий на щенячий восторг, и я постаралась как-то компенсировать свою неосторожность, бормоча соболезнующе:
— Жаль, что все так вышло. Жаль и Тому, и собачку…
Произнеся еще пару необязательных фраз и получив Душечкины заверения, что всегда могу на нее рассчитывать, я дала отбой. Забавно, а ведь ей даже не пришло в голову поинтересоваться, зачем я звонила. Ну и ладно.
