— Вот привязалась! — топнула ножкой Марина. — Ну да, снова встретились года два назад или немножко меньше, словом, я уже замужем за Максом была. Вот просто так на улице столкнулись, представляешь? Я из солярия выходила, раз в две недели езжу загорать, мне бронзовый оттенок очень идет, а Стас шел мимо, ну просто как в кино… Ну, узнали друг дуга, обнялись. Я даже расплакалась, — она улыбнулась и прикрыла глаза, пряча интимность воспоминания. — В кафе пошли. Он сначала не хотел, давай просто так, погуляем, говорит… Еле затащила. И только потом догадалась, почему он сопротивлялся: ему платить нечем было! Сам признался. И что без работы третий месяц, потому что после армии он еще служить остался, по контракту, а потом ранение в Чечне получил, и комиссовали его, и что мама больна — у него мама долго астмой болела. Смотрел на меня при этом, как… как на Мадонну! За руку взять боялся, представляешь? — а ведь хотел, я это очень хорошо видела. Ну помучила я его немножко, а сама горю вся, как вспомню, как мы с ним… — Марина запнулась и вновь подняла на меня молящие глаза. — Женя, ты не думай, что я развратная или нимфоманка какая… Просто мне опять вспомнить захотелось его, до дрожи! Даже голова закружилась!
— И вы поехали?
— Ну да, к нему. Можно было, конечно, в гостиницу, но мне захотелось к нему, как раньше. Маму его как раз в больницу увезли накануне, так что все удачно так сложилось. Вот. Ну а потом, когда все кончилось, я ему так сразу и объявила: что замужем, что многое могу себе позволить, что и ему помогу по мере возможности, но содержать его не буду. На работу устрою, говорю, Максу как раз шофер был нужен, и маме в больницу на лечение немного денег переведу. Но не более того. Никаких жиголо я никогда содержать не буду — это мой принцип.
— А он что?
— Обиделся почему-то. Лицом так потемнел. Даже не хотел, чтобы я его к мужу устраивала, но я настояла. Я всегда, если мне надо, на своем могу настоять, да… Ну вот и все, собственно! А вчера его убили.
— Все это время Стас продолжал оставаться твоим любовником?
— Да, но это не то, что ты подумала. Мы нечасто встречались. Может быть, раз в месяц, не больше. Так, молодость вспомнить.
— И всегда на его территории?
— Ну разумеется, иначе что же это были бы за воспоминания!
Аргумент был сильный. Я глянула на часы — однако мы проговорили добрый час.
— Жень, ну так что? Ты поступаешь ко мне на работу?
— Поступаю. — Я поднялась со стула и протянула ей руку. — Поступаю, но с тремя условиями.
— Зарплату я не задерживаю.
— Это прекрасно, но дело не в этом. Итак, условие первое: сейчас ты завтракаешь с нами, со мною и тетей Милой, потому что она смертельно обидится, если мы уйдем не позавтракав. И второе: за завтраком никаких разговоров об убийстве и так далее, потому что тетя Мила смертельно напугается, даже если слово «труп» будет произнесено шепотом.
— А третье условие?
— Оно такое: сразу после завтрака ты звонишь в милицию и рассказываешь им о том, что вчера произошло на квартире Стаса.
— Же-ня-а-а…
— Вынуждена настаивать на этом, и по очень простым причинам: во-первых, если в квартире убитого остались твои вещи, документы, тебя все равно очень быстро вычислят, а во-вторых, если ты скроешь от органов информацию о готовящемся или уже совершенном преступлении, неприятности будут и у меня — просто отберут лицензию. А без лицензии я не смогу быть твоим телохранителем.
— Ладно, — вздохнула Марина. — Но только, когда они все сюда понаедут и начнут меня терзать, ты будешь рядом.
— Разумеется. Теперь я буду рядом всегда.
После завтрака в тети-Милином вкусе (после которого всегда страшно подумать, что на свете существуют еще обед и ужин) Марина с выражением героической решимости на лице набрала ненавистный ей милицейский номер.
И следующие часа три мы с клиенткой провели в аду перекрестных допросов и подозрительных взглядов. Причем меня, как персону, не имеющую отношения к убийству (дело, конечно же, происходило на квартире убитого шофера), хотели сразу же выставить из комнаты, но Марина устроила настоящий скандал.
— Я не буду отвечать на ваши вопросы без своего адвоката! — кричала она, сжимая мою руку. (Пожатие ее оказалось на удивление крепким и жестким.) — Или нет, я вообще не буду ничего рассказывать! Имею, между прочим, такое право — не свидетельствовать против самой себя! Так что встретимся в суде, и ни минутой раньше, понятно?
— Дорогая Марина Георгиевна, а ведь я легко могу вас арестовать как подозреваемую, — медовым голосом уговаривал Гонопольскую ужасно противный следователь в мятой рубашке. — Ведь нигде и никем не доказано, что это не вы стреляли в своего любовника!
— Арестуйте! — скалила на него зубы моя клиентка. — И если вы это сделаете, то не услышите от меня ни одного слова до самого суда, а пресса поднимет такой скандал, после которого вам вряд ли удастся удержаться на рабочем месте!
— Ну почему же, Марина Георгиевна, милая…
— Да потому, что даже самый тупой журналист в сто раз дотошнее самого умного следователя! — язвила Гонопольская. — И он, представьте себе, легко догадается, что одновременно находиться в комнате с любовником и стрелять в него с расстояния в несколько десятков метров — невозможно!
Пока они препирались, я разглядывала более чем скромную обстановку квартиры потерпевшего. Труп потерпевшего уже увезли, и о том, что совсем недавно в этой комнате произошло убийство, почти ничего не говорило, за исключением скомканной окровавленной простыни, которую не успели убрать с кровати.
Да еще разбитое окно.
Я подошла к нему. Стекло все в паутинках трещин — на внешней стороне, а по центру — входное отверстие с неровными краями, диаметром около пяти сантиметров. Я прикинула на глаз — отверстие приходится примерно на уровень грудной клетки или головы сидящего на кровати человека.
— Пулю нашли? — спросила я у следователя.
— Нет пока. Но сто шансов из ста, что судмедэксперт извлечет ее из тела убитого, — машинально ответил он, не повернув в мою сторону головы.
Я кивнула. Итак, похоже, стреляли из пневматического оружия. Убийца находился в жилом доме напротив — в квартире или на крыше, думала я. Именно из пневматики, потому что выстрел из огнестрельного оружия прошил бы оконное стекло не так деликатно — оно дождем осыпалось бы на подоконник. Современные же пневматические ружья, снабженные баллончиком со сжатым воздухом, позволяют стрелять с достаточно большого расстояния.
Я взглянула на следователя в мятой рубашке с сожалением. Для него нет ничего хуже, чем убийца с пневматическим оружием — ведь, в отличие от нарезного, такое ружье или винтовка не оставляет на вылетающих из ствола пулях характерных следов, а это значит, что восстановить по «почерку», из какого именно пневматического ствола был сделан выстрел, будет практически невозможно.
— А соседний дом осмотрели? — снова спросила я, разглядывая сквозь сетку трещин ничем не примечательную пятиэтажку напротив.
Нет никакого сомнения, что убийца прятался там. Окна квартиры шофера Гонопольского расположены ровнехонько напротив окон этого дома. Другого места для прицельной стрельбы просто не могло быть.
— Осмотрели, — все так же машинально ответил мне следователь. — И обнаружили на чердаке снайперскую винтовку с оптическим прицелом иностранного производства. Очень дорогая штучка, стоит никак не меньше двадцати «кусков», не наших, конечно, а империалистических. Очень редкая модель. Чтобы уметь обращаться с такой винтовкой, нужны определенные навыки… Но позвольте! — наконец спохватился он и уставился на меня, как какой-то особенно непонятливый баран на какие-то потрясающе новые ворота. — Но позвольте! А с какой стати вы устраиваете мне этот допрос, хотел бы я знать?!
— Да просто спросила.
