— Не неси чепухи, — как помешанная захохотала Вероника. — Тебе ведь все равно никто не поверит. Но я подумаю о нашем с тобой браке, я в тебе по-настоящему нуждаюсь.
Я достала из кобуры пистолет и спрятала в карман диктофон. Словно артистка театра, готовящаяся к выходу и ждущая решающего момента, я немного волновалась, хоть и была уверена, что справлюсь со своей ролью. Толкнув дверцу шкафа, я, словно чертик из табакерки, выскочила в комнату.
— Не советую вам, Вероника, выходить замуж за убийцу, — сказала я, держа на мушке Пинну, — хотя вы друг друга стоите.
Мое появление вызвало эффект разорвавшейся бомбы, ну, если и не бомбы, то, во всяком случае, гранаты. Они так и застыли на кровати с открытыми ртами. Защелкнув на запястье Пинны браслет от наручника, другой я прикрепила к массивной спинке кровати.
— Это чтобы вы не вздумали убежать, — брезгливо пояснила ему я, — вы же очень хорошо бегаете. Где пистолет, из которого вы меня пытались убить? Он здесь?
— Ну ты и сука, — задыхаясь от злобы, прошипел Пинна.
— Лучше обойтись без взаимных оскорблений, — я сунула «ПМ» в кобуру, — вам же будет лучше. А вы, гражданка Дюкина, тоже оставайтесь на месте, пока я не закончу обыск.
— Не имеешь права, — Пинна загремел наручниками, но спинка кровати оказалась очень прочной.
Пистолет обнаружился в тайнике под ковром минут через пятнадцать. Рядом с ним лежали хлопчатобумажные перчатки. Я осторожно вынула его, употребив для этого носовой платок, и показала Пинне.
— Думаю, теперь вам нет смысла продолжать запираться, — холодно улыбнулась я. — То, что вы были на даче у Альберта, можно легко доказать. Экспертиза наверняка подтвердит, что на вашей обуви остались следы земли оттуда, даже если вы тщательно вымыли свои башмаки. С точки зрения психологии вы не представляете особого интереса. Все ясно, как божий день. Вы не гомосексуалист, как пытались меня убедить. В ту ночь все сложилось для вас самым замечательным образом. Когда вам позвонила Вероника, вы велели ей оставаться дома и бросились на дачу к Альберту. Думаю, вы уже тогда решили убить его, для этого вы приготовили вот этот пистолет. Но вам повезло еще больше, когда, приехав туда, вы обнаружили, что Дюкин не один. К тому времени приехавшая мадам Левицки выпроводила Ольгу Зарубину, чтобы сказать Альберту окончательное «нет». Вам определенно фартило: вы увидели, как она отобрала у него пистолет и положила его на камин. Как только она ушла, вы проникли внутрь и, угрожая Дюкину вашим собственным пистолетом, взяли с камина его оружие и дважды выстрелили в него. Пистолет Дюкина, на котором остались отпечатки пальцев мадам Левицки, вы предусмотрительно забрали с собой. Ведь так?
Я посмотрела на Пинну. Он не отвечал, но по его лицу я поняла, что все было именно так, как я сказала.
— Когда же я вышла на ваш след, — продолжила я, — вы, испугавшись, попытались убить и меня, а затем, когда у вас это не получилось, выкрали у официантки Людмилы Горячевой паспорт, загримировались под нее и поселились в гостинице «Братислава» в номере, соседствовавшем с номером Левицки. Это у вас здорово получилось — вы ведь мастер перевоплощений. Когда Левицки отправилась завтракать, а горничная принялась убирать у нее в номере, вы подсунули пистолет Альберта Дюкина с отпечатками пальцев Левицки под подушку, лежавшую у нее на кровати. Все просто и гениально. Мне кажется, — я повернулась к Веронике, — вашей маме трудно было бы доказать свою невиновность, тем более что на даче она тоже была.
— Какая же ты сволочь, Пинна! — Вероника вскочила с кровати.
— Было ли все так или есть какие-нибудь замечания, а, Александр? — посмотрела я на сжавшего плотно губы Пинну. — Знаешь, этот журнальчик «Плейбой», который я увидела в твоей гримерке… Ведь он навел меня на мысль о том, что ты меня водишь за нос. Так-то. Ты хотел завладеть состоянием Дюкина, женившись на его вдове, да еще и мама-Левицки, которой, как ты сказал мне в приватной беседе, не долго осталось, должна была завещать свое состояние дочери. Неплохое подспорье для семейного бюджета, а?
Его карие глаза, внезапно еще больше потемнев, горели дикой ненавистью.
— А вы, Вероника, зачем вы взяли на себя вину за убийство вашего мужа?
— Он… он… — Вероника уже рыдала, — не замечал меня! — с лихорадочным блеском в глазах выкрикнула она. — Я хотела сыграть хоть какую-то роль в его жизни!
— И вот, узнав, что ваш муж получил смертельное огнестрельное ранение, вы решили присвоить себе роль его убийцы? — уточнила я.
— Да! — губы Вероники дрожали, но говорила она с высоко поднятой головой.
Ее слезы молниеносно высохли, лицо как-то сразу преобразилось.
— И тут мне не дали поучаствовать, — с какой-то горечью и злорадством произнесла она, — и тогда я выступила по телевидению. Я хотела, чтобы каждый узнал, что смерть Альберта — это расплата за его холодное равнодушие, которым он мучил меня все это время! Чтобы все подобные ему типы содрогнулись! Я любила его, а он обращался со мною как с последней тварью! Я хотела отомстить… Не знаю… Наверное, я бы не сумела убить его, но… но… Когда я увидела Берти лежащим на кровати, когда поняла, что он уже никогда не встанет, я почувствовала себя обманутой. Да, да! — патетично изрекала она. — Меня опередили. Меня лишили возможности или помириться с Берти, или наказать его. «Ушел, — вертелось у меня в голове, — опять не соизволив спросить у меня разрешения». О-о! Это было как удар током, как хлесткая пощечина…
Вероника взахлеб рыдала.
— Он обманывал меня с разными девками, с моей матерью! — в отчаянии кричала она. — А я снова упустила его! Не отомстила… Если бы вы знали, что творилось со мною! Я сказала, что убила его, да! И сделала это, потому что сама хотела… нет, не лишить его жизни… Но сделать нечто такое, чтобы он встрепенулся или содрогнулся. Я хотела, чтобы он заметил меня наконец! А убийство… — в ее интонации появилось что-то зловещее, — оно приблизило бы его ко мне, а меня к нему… Только смерть может связать так, что сама вечность будет бессильна разлучить… Я желала стать режиссером жизни, которая мне не принадлежала, потому что режиссер ставит точку, только он может решить, где монтаж закончен и в каком виде фильм выйдет в прокат!
Она выкатила глаза и вращала ими, как помешанная. В этот миг я признала, что Вероника запросто могла убить мужа. Наверное, она просто опоздала, за нее это сделал Пинна. Из разряда жестоких драм это убийство перекочевало в графу примитивного меркантильного интереса. Я остолбенело глядела на эту захваченную страстью женщину, открывшуюся мне в ужасающей макбетовской красоте. Этакая дьяволица!
Мой взгляд скользнул по Пинне, и вся эта театральная мишура поблекла и облетела. Теперь я испытывала желание смеяться. Величественная поза леди Макбет не вязалась с мазохизмом Вероники. И в том, что кто-то опередил ее с отмщением, была скрыта холодная издевка, присущая любой карикатуре. Я отвела от Пинны взгляд, еле сдержала ироничную усмешку и обратилась к ним обоим:
— А теперь я должна сделать несколько звонков. Ты не возражаешь, — снова взглянула я на притихшего Пинну, — если я воспользуюсь твоим телефоном?
Я позвонила в милицию и вызвала наряд. Второй звонок был Степану Федоровичу Дюкину.
— Да, — снял он трубку.
— Оказалось, что вы были правы, Степан Федорович, — сказала я, — ваша невестка не убивала Альберта. Отчет вы получите завтра утром.
