— Значит, родители Галины в Аткарске живут? — быстро сменила я тему, грозящую перерасти в эпопею.
— Да, там, — последовал сухой ответ.
— Вы им уже сообщили о случившемся?
— Я… Ох, нет, — немного смягчилась она. — У меня духу не хватает. Но это, кажется, уже милиционеры сделали.
— А скажите, есть ли у вас фотографии вашей невестки?
— Да целый альбом! И не один, — снова повысив тон, отозвалась Луговичная и твердой походкой вышла из комнаты.
Вернулась она, держа в подрагивающей руке два тонких альбомчика, и протянула мне. Первый был свадебный. Галина была недурна собой, особенно в подвенечном наряде. Миниатюрная, светло-русые волосы уложены в замысловатую прическу, большие голубые глаза, губки бантиком. Смазливое личико. Но все же она бледно смотрелась на фоне жениха. Рудольф Луговичный, как всегда, блистал во всей своей красе.
Я невольно опять задумалась о прошлом. И чего я замуж за него не пошла? Сейчас жила бы припеваючи, не работая, на полном довольствии в роскошной квартире. А смогла бы? Нет. Не для меня диванная безмятежная жизнь и самовлюбленный муж, у которого я сижу на шее. Не очень-то легко, наверное, было Галочке. Было… Вот и я туда же.
— Вы мне пока, Мальвина Васильевна, об их друзьях общих расскажите, — сказала я, листая страницы, — о подружках Галины, с кем она общалась, расскажите. Были ли у них враги? Особенно — у вашего сына.
Луговичная вспоминала долго и подробно. Я за это время успела внимательно просмотреть и второй альбом, выбрала пару фотографий Галины, чтобы забрать с собой. Мучительно захотелось курить.
— Вы не возражаете, если я закурю? — беспардонно прервала я красочное описание шестого знакомого Рудольфа.
— А, конечно. Только, может, на кухню пойдем? У нас никто не курит, а там вытяжка есть, — немного смущенно пробормотала Мальвина. — Я заодно и кофейку сварю.
— Теперь не возражаю.
Попивая горячий кофе и с наслаждением затягиваясь «Мальборо», я дослушала излияния Луговичной, из коих выходило, что все вокруг если и не враги, то просто свиньи. Только троих она удостоила похвалы: Валю Сластникову — подругу Галины, Александра Лумельского — друга Рудика с институтской скамьи и собственного племянника Олега. Правда, Рудольф общался с двоюродным братом не более двух раз в год.
Я же сделала из этого собственные выводы: записанные в фавориты люди льстили семейству Луговичных, что семейство несомненно ценило. Это я помню еще со школы, по поведению Рудика. Возможно, именно мать привила ему излишние амбиции, которые мешали парню полноценно жить.
В завершение разговора я спросила:
— А вы-то что сами по этому поводу думаете, Мальвина Васильевна? Как вы считаете, что произошло?
Она печально вздохнула, обреченно пожала плечами и почесала мизинцем кончик носа.
— Даже и не знаю. Может, кто-то приходил утром, пока Рудик спал? Галя открыла, и ее убили. А потом тело увезли. Возможно же такое? — и она вопросительно взглянула на меня.
— Вполне, — успокоила я ее. — Это мог быть любой из завистников вашего сына. А их у него, по вашим словам, по меньшей мере человек десять.
— Вот-вот, — живо ухватилась она за предложенную версию, не уловив иронии в моих словах, — я тоже так думаю. Вы уж, пожалуйста, помогите нам, Татьяна Александровна. Очень вас прошу. Мы за все заплатим, расценки ваши знаем.
— А кто вам посоветовал ко мне обратиться? — внутренне улыбнувшись, спросила я.
— Ну… — перевела взгляд Мальвина на свои ногти, изящно прогнув пальчики, — я бы не хотела говорить. С меня взяли слово. Но если вы настаиваете…
— Нет, не настаиваю. Этот секрет можете оставить при себе. Ничего страшного. Ладно, если мне что еще понадобится, я вам позвоню.
— Конечно, конечно.
Мальвина Васильевна вручила мне задаток, на том мы и распрощались.
Глава 3
Домой возвращаться я не спешила, поскольку в холодильнике у меня «мышь повесилась» и даже хлеб кончился, а чувство голода становилось все более назойливым. Я припарковала свою «девятку» возле бистро, расчесала челку, глядя в зеркало заднего обзора, слегка подкрасила губы и пошла насыщаться.
Особо озабоченной делом Галины Луговичной я не была — мне оно казалось довольно простым. Чуть-чуть повозиться, конечно, придется, но это не займет много времени. Кое к каким выводам я уже пришла, а чтобы убедиться в их правильности, поговорю сегодня вечером с Рудольфом.
Заправившись порцией сосисок с зеленым горошком и заварным пирожным, я с чувством выполненного долга перед собственным желудком отправилась в парикмахерскую, решив привести в порядок и свою наружность. Что греха таить — хотелось предстать перед школьным другом если не во всей красе, то хоть человеком, относящимся к себе с уважением. Правда, я допускала, что Рудик, считая свое положение отчаянным, вполне может не то что не обратить внимания на мои прическу и макияж, а и вовсе не узнать меня. Но я его положение таковым не считала, потому и сочла свои действия вполне правомерными.
В салоне было прохладно благодаря кондиционерам, но, как всегда, пахло жуткой смесью парфюмерии. Моя любезнейшая Светлана, приправляя свою виртуозную работу бесконечным щебетом о жизненных перипетиях, сделала из меня в итоге то, что с достоинством может называться женщиной.
— У тебя любовное свидание или опять деловое? — поинтересовалась она под конец и покрутила кресло, демонстрируя меня самой себе во всех ракурсах.
— Деловое, но одновременно и встреча старых друзей, — довольная увиденным, пространно ответила я. — Хотя не такая я уж и старая. Спасибо, Светоч, ты молодец!
— Стараюсь, — кокетливо улыбнулась она.
Дома мне оставалось лишь переодеться в светлый деловой костюм. Теперь я была похожа на преуспевающего адвоката из заграничного фильма. Прекрасно! В таком виде я вызываю всеобщее доверие и расположение, и, думаю, Миющенко без труда проведет меня к Рудольфу. А вообще-то, это его проблемы. И зачем я сама себя обманываю? Наверное, все-таки хочу понравиться Рудику. Я ведь, хоть и частный детектив, обыкновенная баба.
В половине десятого я позвонила Анатолию.
— Миющенко, — коротко отрапортовал он своим приятным голосом.
— Иванова, — откликнулась я.
— А, Татьяна Александровна! — обрадовался опер. — Так, я вас жду. Второй этаж, пятнадцатый кабинет. Внизу скажете, что ко мне. Вас пропустят.
— Надеюсь.
Надежды оправдались. Толстый милиционер с раскрасневшимся от жары лицом в дежурке, напоминающей ларек Роспечати, ответил на пароль «Я к Миющенко» согласным кивком. Цокая шпильками по забросанной окурками лестнице, я поморщилась от спертого воздуха, пропитанного запахами табака и сортира.
Миющенко сидел за столом, заваленным бумагами, и что-то самозабвенно писал. Неприятно мерцающий свет дневной лампы играл в его сальных волосах. На этот раз он был в сером костюме.
От своего важного занятия опер оторвался лишь тогда, когда я без приглашения уселась на скрипнувший стул.