– На всю оставшуюся жизнь пропадет охота!
– Ну, ара! Страсти какие. Что же они тут с тобой делают, эти эскулапы?
– Во всяком случае, ничего более страшного, чем делали те, в Башне. И особенно – что могли бы сделать.
Шаловливая улыбка мгновенно стерлась с лица Гарика. Ее место занял жутковатый оскал: он появлялся всякий раз, когда заходила речь о тех, кто «по ту сторону». Как у Высоцкого: «Улыбнемся мы волчьей усмешкой врагу...»
– Знаешь, Таня-джан... прости ты меня! За то, что упустил тебя на рынке позавчера. Не я, конечно, упустил – ребята, но все равно я виноват!
Чтобы Гарик Хачатурович просил прощения, да еще так смиренно... Поистине, сегодня день сюрпризов!
– Брось отливать пули, Папазянчик. Ты ни в чем не виноват, сама дура! Вот и внутренний голос меня предупреждал...
– Нет, ара! Я должен был послать на «Южный» старых сыскарей, а не малоопытных юнцов. Немудрено, что Кохнадзе обвел моих людей вокруг пальца. И ведь именно в этот день ты сама сунула голову в петлю! Но откуда мне было про то знать... Вай, Таня-джан, Таня-джан!
Гарик смятенно замолк, и только глаза да пальцы, которые он просунул между моих и забыл убрать, выдавали клокотавший в нем вулкан. Все это, должна сказать, вызывало во мне определенные ассоциации, и они были чертовски приятны.
– Да, дорогая! Я все забываю спросить тебя о главном: как ты выбралась из подвала Башни? Что подземным ходом – понятно, но как тебе удалось?
Мне стало стыдно: я тоже забыла об этом.
– Али! Гарик, помнишь, позавчера, в Гаевке, я говорила тебе про Али?
– Помню, но тогда я ни черта не понял, признаться. Думал, ты бредишь. Только потом дошло, что ты, видимо, говорила про Алика Кадыр-оглы по кличке Али, боевика из группы Акмерханова, который был с ним.
– Да, да! Что с ним? Это же он спас меня, Гарик!
– Али? Ты, наверно, шутишь...
Папазянчик посмотрел на меня с таким выражением, как будто я все еще бредила.
– Какие там шутки! Если б не этот парень, я бы не беседовала сейчас с тобой. Али спас мне жизнь, и не один раз, а трижды! Он жив?
– Вай-вай-вай... Алик Кадыр-оглы, головорез из головорезов! Честное слово, дорогая, если б эту сказку рассказал мне кто-нибудь другой, а не ты, я бы поднял его на смех. «Спас жизнь»... И каким же образом, позволь узнать?
– Ах, да какая разница! Я потом тебе расскажу. Он жив, Гарик? Что ты молчишь?
Папазян опустил глаза:
– Нет, Таня-джан. Когда мы ворвались в подвал, он был уже мертв. Там была целая куча трупов: кто-то нам хорошо подмогнул.
Настала моя очередь опустить глаза. Гарик обеими руками повернул к себе мое лицо:
– Он был всего лишь бандит, Таня-джан!
– Я знаю! Но он спас мне жизнь, понимаешь? Он просил меня его помянуть, если останусь жива...
– Вот и помяни, если так. И все-таки он был бандитом. И он мертв! Рано или поздно это случается со всеми бандитами, ара. А я живой, здоровый и без пяти минут майор милиции. И еще я тебя люблю. Не забывай об этом, дорогая!
– Ты меня... что?
– Ничего. Просто пошутил, чтоб тебя развеселить. А ты и поверила, глупенькая?
Гарик слизнул с моей щеки соленую слезинку и, выпрямившись, сделал мне «салют». Я провожала его глазами, уже улыбаясь. Это один из особых талантов Гарика: в конце концов он всегда заставляет меня улыбаться.
«Весьма ценное качество, Таня дорогая. Особенно в семейной жизни», – узнала я знакомый, но какой-то ослабленный голос.
– Что-что? – вслух возмутилась я.
«Ничего, ничего! – голос окреп. – Я только хотел сказать следующее: а не пригласить ли тебе все-таки Гарика Хачатуровича Папазяна в свою спальню? Хотя бы просто так, на экскурсию... Мне кажется, такая дружба выдержит любую проверку!»
Ну вот, опять внутренний голос прорезался. И даже, черт бы его побрал, не совсем глупо вещает. Наверное, «клиническая смерть» пошла ему на пользу... Значит – живу!
