то не задумывалась... Вас бы с Германом сложить вместе и разделить пополам, два охрененных мужика бы получились.
Эффект неожиданности сработал! Мой кавалер отпрянул так резко, что корневая система, наверное, вмиг увяла.
– Таня, о каком Германе ты говоришь? – спросил он растерянно.
– А в чем дело-то? У меня есть приятель с таким именем, огромный, как шкаф, и ростом под два метра, – попыталась ответить я как можно более непринужденно.
– Он местный?
– Кто? Герман? И чего ты так запал-то на него? Не думаю, что ты с ним знаком, он в знакомствах очень избирателен. А вообще, извини, что я тебя с кем-то сравнивала: знаю, мужчины этого не любят. Где у тебя можно покурить? На кухне?
– Да. – Голос его стал глухим, а в глазах явно прослеживались недоверие и усердная работа мысли.
Пожалуй, я несколько перегнула палку, но это все моя злость и желание отпугнуть его. Интересно, что он будет делать? Постарается отделаться от меня? Но как? Теперь надо быть особенно начеку и не выпускать его из поля зрения.
Взяв себя в руки, я непринужденно прошествовала на кухню походкой манекенщицы – «от бедра», чувствуя на своей спине тяжелый взгляд. Нужно срочно искать пути отступления. В просторной кухне я закурила, но, не обнаружив пепельницы, крикнула Боре:
– А можно мне лоджию открыть на кухне?
– Конечно, будь как дома, – последовал ответ, но прежнего энтузиазма в его голосе уже не ощущалось; исчезли и воркующие нотки.
Надо же так влипнуть! Мало того, что в словах лопухнулась, так еще и сумку с «макаровым» и магнитофоном оставила рядом с Борей: только не будь ленивым, руку протяни! Кажется, и мое старое удостоверение сотрудника милиции там, а уж его-то надо было выложить в первую очередь, собираясь на подобного рода свидание. Но теперь надо думать не об этом, а о том, как выжить.
Положив сигарету на край блюдечка, я на носочках подкралась к двери и по отражению в зеркале, стоящем напротив кресел стенки, увидела, как Борис старательно изучает содержимое моей сумки. Все! Это конец.
Вынув пистолет, он повертел его в руках и сунул под подушку кресла. Секунд двадцать хватило на изучение моего удостоверения. И наконец, достав магнитофон, заинтересованно повертел его в руках, выключил и положил обратно. Затем он застегнул сумку и аккуратно отправил ее на прежнее место. Откинувшись на спинку кресла, Борис закрыл глаза и на пару секунд задумался, очевидно, решая для себя что-то важное.
Я резко отпрянула от двери, когда он начал подниматься. Надо взять себя в руки и встретить противника во всеоружии. Прошло пять, семь, десять секунд – а он все не появлялся. Я опять потихоньку подошла к двери, и тут в поле моего зрения появился и хозяин, держа в руках какой-то пузырек. Затаив дыхание, я наблюдала, как мой кавалер готовил смертельный коктейль из порошка и вина. Передо мной был уже не ласковый голубок, мечтающий покувыркаться со мной в постели, а хладнокровный, расчетливый убийца. Вот дура так дура! На что я рассчитывала, припершись сюда? Теперь вместо любовного ложа мне готовят смертный одр.
Из раздумий меня вывел Борин голос, к которому вернулась былая сладость:
– Танюша, ты скоро? Я уже и вино разлил по бокалам, а ты все свои легкие коптишь, – с легким укором проговорил он.
Я осторожно вернулась к лоджии. Сигарета почти истлела. Мне не хотелось идти в комнату к своему лживому поклоннику: пить яд я не собиралась, а как от этого отвертеться, еще не решила, но надо было что-то ответить.
– Уже иду.
В это время неожиданно раздался звонок в дверь. «Кто бы это в такой поздний час? А вдруг благодаря посетителю удастся выкарабкаться из этой, казалось бы, безвыходной ситуации?» Борис пошел открывать, прихватив с кресла мою сумку. Видимо, хозяин долго изучал гостя через глазок, потому как звонки стали настойчиво повторяться. Наконец дверь была открыта, и Борис удивленно произнес:
– Ты? В такое время? Что тебе нужно?
– Гнида! Сучий выродок! – громыхнуло в ответ, и я похолодела: «Из огня – да в полымя! Это Герман». И чисто инстинктивно потянувшись к выключателю, я погасила свет.
В висках стучало: «Сейчас разберут меня на запчасти и скажут, что так и было». Я настолько явственно представила себе это, что запаниковала, а потому пропустила начало разговора. Встряхнул меня лишь визг Бориса.
– Я все объясню! Это все неправда, Герман! Ты не должен меня трогать, успокойся. Выслушай меня, пожалуйста. Это все она, эта стерва. Она все подстроила!
– Значит, говоришь, она подстроила! А с кем ты тут прохлаждаешься, вино попиваешь?
Я вжалась в стену темной кухни, мечтая раствориться в пространстве, а дрожащий голос недавнего хозяина жизни лепетал:
– Герман, присядь, давай выпьем, успокойся! Поверь, я все тебе объясню. Ты ведь веришь мне, да? Давай по стопочке и как мужики спокойненько.
– Лучше совсем не пить, чем с кем попало. Поэтому я с тобой пить не буду, а выпью один. – И он опрокинул в себя одну за другой рюмки, приготовленные Борисом.
Мой ухажер и бровью не повел, не попытался его остановить. Я ждала, что Герман, выпив предназначавшуюся для меня смесь, как в детективных романах, схватится за горло и тут же замертво рухнет. Однако ничего подобного не произошло.
Он с не меньшим энтузиазмом продолжил прерванную обвинительную речь:
– Наслышан про твои подвиги. Значит, говоришь, молодежь предохраняется? Квартирки прикрыл, запугивают его, видишь ли, шантажируют. А ты хорош! Хотел от меня отделаться? Забыл, кем ты до встречи со мной был, индюк общипанный? Ты же – ничтожество! Запомни, можешь записать для верности, хотя это тебе уже не понадобится: диктую здесь я, а тех, кто не подчиняется или, того хуже, предает, я просто усмиряю. Ферштейн? А сейчас начнем тебя медленно, но верно убивать. Какую смерть ты предпочитаешь?
– Герман, ты... Ну послушай!.. – жалобно скулил Борис, одновременно нащупывая под подушкой кресла пистолет.
Достигнув цели, он резко выпрямился и, направив оружие на противника, властно произнес:
– А ну пошел отсюда! Власть переменилась! Поднимайся, я сказал!
Обалдевший от неожиданности Герман вжался в диван и замер, а Борис, потрясая пистолетом, истерично вопил:
– Ты, ты – шкаф! – Похоже, на ум ему пришли мои недавние слова. – Шкаф... с маленьким ключиком. – Он даже попытался пнуть Германа ногой.
Пинок оказался ценой в жизнь, так как именно в этом момент Герман резко поднялся и сумел нанести противнику, находящемуся в неустойчивом положении, удар в низ живота, в тот самый «корень», которым так пытался соблазнить меня Борис. От боли и неожиданности тот резко согнулся, а Герман схватил его за руку с пистолетом и дернул на себя.
– Ну вот, голуба, ты сам и определил, какой смертью будешь умирать, – приговаривал двухметровый детина, крепко обхватив одной рукой маленького толстяка, а другой сжимая и разворачивая Борину кисть с пистолетом к виску. Тот отчаянно сопротивлялся, но, чувствуя безуспешность этих попыток, заплакал от бессилия.
Это было жалкое и неприятное зрелище.
– Герман, прости, прости! У меня есть деньги... за двух последних детей... Возьми их, только не убивай! – Он униженно извивался в ногах у Германа. Похоже, противно было не только мне. Стремясь побыстрее все закончить, Герман нажал на курок. Выстрел... И тишина... Мой недавний обольститель сполз на мягкий ковер, безвольно откинув в сторону руку, сжимавшую оружие.
Теперь нужно было подумать о себе: отступать, кроме лоджии, некуда. Именно туда я и проскользнула,
