друг оказался дома и вроде бы вопрос встал так, что женщина моего типа нравится им обоим, они дескать, уже не маленькие и лакомым куском могут поделиться друг с другом, и я не молоденькая, должна понимать положение. А зачем мне эта парочка с их почти медицинским, для здоровья, развратом? Я ведь не какая- нибудь проститутка, чтобы за вечер, имен не спросивши, обслуживать разнообразных товарищей, да и могут нагрянуть разные болезни. Я этой ловкой парочке тоже дала отставку. И вообще, после этих случаев я сделала вывод, что, конечно, для самочувствия мне как женщине общение необходимо, но кайф и удовлетворение я испытываю, когда происходит по любви.
Если честно признаться, я на Казбека обратила внимание не когда он за моей спиной лозунги кричал, а еще раньше, в метро. Было очень тесно, и вдруг я почувствовала, кто-то возле моего бедра трется. Я глазом незаметно повела, вижу подбородок сизый, отскобленный и усы черные, но с желтизной, прокуренные. И такой весь горячий, плотный, хищный. Я таких в принципе люблю. Я вроде чуть-чуть отодвинулась, а здесь вагон немножко толкнуло, и, воспользовавшись этим толчком, он вдруг снова на меня навалился. Ну, началось, этих транспортных страдателей я, известно, знаю. Пользуются, что женщине неловко скандал в общественном месте затевать, могут не то что облапить, а еще и в руку что-нибудь вложить. Не в основном они безобидные. Попыхтят, попыхтят и отстанут. А этот оказался какой-то новый сорт. Я выхожу на «Спортивной» — митинг в защиту чего-то в Лужниках — и вдруг вижу краем глаза, что этот парень опять проталкивается вслед за мной. Вообще-то он немножко телковатый. Зачем, спрашивается, такая таинственность? Разве нельзя просто подойти к понравившейся тебе женщине и познакомиться? К чему разводить такие сложности и мальчишество? Но, видимо, у него это от какого-то предкавказского происхождения: то ли мама у него с гор, а папа русский, то ли наоборот, но вот эта самая, как мы называем, восточная первоначальная вежливость у него есть. А ведь по ухваткам-то мужик ого-го! Я потом у него спросила: «Чего же ты сразу ко мне не подошел, если я тебе понравилась?» Он ответил: «Стеснялся». «Значит, так: заговорить с женщиной стыдно, а приставать и хулиганить — нет?» — «Значит, так». Но потом, правда, еще добавил: «Я честно думал, что ты женщина — так…» — «Как — так?» спрашиваю. «Ну, на один раз», — отвечает. После митинга случилось то, что в жизни я несколько раз испытала, чувствовала, а в кино и по телевизору, когда показывают про любовь, — никогда! Непередаваемое. Во время митинга-то он меня лапал, лапал, прижимал без конца, а уж потом, когда мы познакомились, когда я ему в глава посмотрела и он мне в глаза посмотрел и почему-то при этом улыбнулся, — вот тут нас до трясучки и потянуло.
Этого даже и словами не передашь — будто оба оказались примагниченными друг к другу, дотронуться, коснуться… Лет с двадцати у меня такого не было. Все в глазах плывет, окружающие люди, улица, день этот летний — все фоном. Но теперь-то ведь не двадцать мне лет. Что за детское нетерпение! И тут этот самый полукавказец мне говорит: «У тебя есть куда?» Я говорю: «Как тебя зовут?» — «Казбек». — «Сейчас Казбек, я одной подруге позвоню, может быть, она нас на вечер пустит». Ищу в сумочке двушку, руки у меня трясутся, про себя думаю: «А ведь этот Казбек лет на восемь меня моложе». Два раза номер от волнения неправильно набирала, но только напрасным все оказалось У подруги гости, пируют, что-то обмывают. Рухнуло; чувствую, парень, который мне так понравился, от меня уйдет. «Некуда идти, — говорю, — не светит нам с тобой, Казбек». «Почему, говорит, некуда?» Спокойненько так и медленно цедит, а у самого сигарета в руках трясется. «Можно по улице погулять, в парк сходить, возле монастыря пройтиться, спуститься к пруду, а можно зайти в соседний подъезд, подняться на второй этаж, сесть на подоконник и покурить!» Я про себя думаю: «Какие же в этих новых панельных домах подоконники?» Но уже сдержать себя не могу, говорю: «Можно зайти и покурить». И как последняя пэтэушница, аккуратненько подталкиваемая Казбеком под поясницу, пошла в ближайший подъезд.
Это только наши дамочки в редакции считают, что семейная жизнь и отношения мужчины и женщины начинаются с какой-то, как они говорят, духовности, всяких умственных отношений. Отношения эти, конечно, имеют место, но главное и непоколебимое то, что влечет мужчину и женщину друг к другу, та духовность, которая в штанах. И если не складывается постель, то и семейная жизнь не сложится. Такая притирка дается судьбой и природой. И если зажигания между людьми нет, вряд ли захочется им вместе тянуть общий воз. И все здесь определяется моментом, как у нас с Казбеком.
Стыдно ли мне было? Мужиком Казбек оказался славным, можно было только мечтать, чтобы встречаться с таким, но бал был уже сыгран, меня больше не трясло. Бог с ним, мы ведь оба снова уходили в массу, в толпу. Эпизод. Махну я ему ручкой, подхвачу свою сумку с продуктами и пакетом, наверное, скисшего молока и — адью. Да плевать мне, что он обо мне думает! Я уже начала его ненавидеть. Тоже мне усатое чудо! И ноги коротковаты, и рубашка могла быть посвежее. Да пошел ты, кавказский красавец, в болото, знаем мы вас, только бы слизнуть свое удовольствие. Сейчас сделаю ручкой, повернусь на низких каблучках, шмыгану носом, чтобы не першила непрошеная слеза, и салют, мой красавец, мой ласковый, мой сладенький, провалиться бы тебе пропадом вместе со своими горячими жадными руками и колючим, как терка, подбородком. И в этот момент он, Казбек, говорит:
— Ты, может быть, телефон оставишь, я позвоню?
Когда он позвонил через два часа, я удивилась страшно, даже не поняла, что это тот же самый парень, а он говорит: «Людмила, ты, может быть, выйдешь из дома на полчасика?» Нет, как вам это нравится!
А в тот вечер, после путча, когда мы с Серафимом немножко поспорили о событиях, от которых вспухал телевизор, Казбек не позвонил. И ведь тоже понятно: события закончились, демократию мы отстояли, свобода, как птичка, в наших руках, но ведь кооператив-то Казбека остается, дело живет и теперь должно процветать. Самое время проталкивать дело вперед, не потерять момента и удачи. Вот поэтому, наверное, и не позвонил.
А как он, Казбек, испугался, когда эти коммунистические идиоты объявили о своей хунте. Он мне сразу же в понедельник часов в десять, звонит: «Людмила Ивановна, у меня дома шестьдесят литров спирта, три канистры, и два килограмма ворованной ртути лежит — если всех предпринимателей и кооператоров будут брать, мне не отвертеться». И я ему сразу говорю: «Вези, Казбек, ко мне, я в таком месте работаю, что у меня обысков, наверное, не будет». Всегда в Казбеке была крепкая мужская расчетливость: перевез, вместе с ним спрятали, разложили, рассовали, а уже потом, к концу дня, он созвонился со своими друзьями и отправился защищать демократию. А что, разве кто-нибудь скрывает, что предприниматели тоже участвовали в этой защите? Нас еще со школы учили, что в революции всегда имеет место защита интересов, и в том числе классовых. У коммуняков свой класс, у предпринимателей — свой. Кооператоры и предприниматели потом и денег подвезли, и горячей еды для демонстрантов и защитников, и даже машины с водкой были, потому что было холодно и шел дождь. Разве что-нибудь жалко, когда Родина в опасности? Можно было свою группу, обороняющую какой-то участок здания, организовать и на группу взять ящик водки.
А теперь конечно, когда свобода почти завоевана, когда впереди открывать замечательные перспективы для развития предпринимательства и бизнеса, Казбек, наверное, так закрутился, что даже не смог мне позвонить. Спирт и ртуть тут же забрал, без меня приезжал, потому что все это ему нужно для оборота, а вот как доехал и как товары складировал и реализовал — ни звука. Простим, не будем волноваться, поймем.
Ночью я плохо спала. Наверное, каждый знает, что такое ночь перед решающим событием. Ночь перед поступлением в школу в первый класс, ночь перед экзаменами на аттестат зрелости, ночь перед свадьбой. Я, правда, в этом случае спала хорошо, потому что ничего неожиданного здесь для меня не предвиделось, одна вынужденность, шел уже пятый месяц моей беременности, аборт врачи делать отказались, и деваться было некуда. А здесь была бессонная ночь перед важнейшим жизненным этапом. Бедные почему бедные? Потому что им никто не давал, а сами не просили. Большевики, которые провластвовали семьдесят с лишним лет, нас научили, что власть надо брать. И разве в любой революции лозунг «кто был ничем, тот станет всем» не работает, не действует? Я думаю, многие из служащих нашей газеты в эту ночь спали плохо. Наступали новые времена, надо как-то ими воспользоваться, но как? По крайней мере было ясно одно: завтра в редакции нашей далеко не самой либеральной газеты произойдет передел, и к нему надо быть готовым. Я долго думала обо всем этом и твердо решила, что одену красные полушерстяные брюки, голубую с модным золотым люрексом кофточку и белые — подарок Казбека сапоги, совершенно новые. В этом будет яркая революционность и даже намек на государственный флаг. И все же, хотя мысленно я уже была совершенно готова, то есть одета — любая женщина знает, что это совсем
