на меня внимания и один за другим проскакивали мимо. Для того чтобы опять не затевать надоевшую донельзя игру в догонялки, пришлось махать руками и кричать во все горло.
— Лозовая! — взывала я к никелированной «Хонде», замыкающей колонну. — Катя!
«Хонда» остановилась, не доехав до меня с десяток метров.
— Татьяна?! — удивилась Лозовая, освобождаясь от шлема.
Обтягивающий комбинезон из черной кожи красиво блестел на солнце, а прямые, рассыпавшиеся по плечам волосы отливали темной рыжиной. Современная амазонка, ну просто слов нет!
— Привет, воительница! — поздоровалась она, заглушив двигатель, и мы улыбнулись друг другу, как добрые знакомые. — Домой уезжаем, — объяснила она то, что и так было понятно. — Ловить здесь больше нечего. Пора. А ты куда направляешься?
— Да так, дело у меня здесь неподалеку было, — ответила я неопределенно. — Едва не сорвалось дело-то. Но теперь, похоже, выгорит.
— Рада за тебя.
Катерина привстала, поставила ногу на рычаг кикстартера…
— Погоди, погоди! — остановила я ее. — К тебе у меня дело-то.
— Которое чуть не сорвалось? — рассмеялась рокерша.
Я не ответила, потому что почти бегом заспешила к машине, за сумкой, болтавшейся где-то в багажнике.
— Вытяни вперед руки! — потребовала я, вернувшись.
Она повиновалась, и я вложила ей в руки пакет с деньгами и жестянку из-под чая, а сумку, размахнувшись, забросила с глаз долой в придорожную канаву.
— Деньги? — спросила она настороженно.
— Деньги, — подтвердила я.
Лозовая присвистнула.
— Почти двести тысяч деревянных! — Девушка посмотрела на меня с уважением. — Не ожидала, Татьяна. А это что?
— А это — «капли Христовы».
Рокерша вскрикнула, бросила деньги на бензобак и, открыв жестянку, осторожно достала вату с завернутой в нее брошью.
— Я ее никогда не видела, — произнесла она, выкладывая украшение на ладонь.
Камни были по-настоящему великолепны. Два огромных рубина, обработанные по-старинному, когда драгоценности еще не подвергали огранке, каплевидные и гладкие, они горели на солнце невыразимым темно-красным оттенком в окружении ледяных искр мелких бриллиантов. Тонкая ажурная оправа из золота и платины была почти не заметна.
Думаю, что опытный ювелир сразу оценил бы стоимость броши. Я же могла сказать только одно — цена ее была баснословна.
— Не «капли Христовы», — проговорила Екатерина, не в силах оторвать взгляда от украшения. — «Капли крови из ран Христовых», вот как она называется. Вещь старинная. Дед рассказывал, что после революции, когда большевики для своих нужд чистили церковные закрома, брошь оттуда попала в Гохран и ее готовили к отправке за границу. Каким-то чудом исчезла из Гохрана и оказалась в руках блатных. Ну а каким путем ее мой дед добыл — это тайна, покрытая мраком. В сгоревшем доме был тайник. Дед уверял, что, кроме него, о нем никто не знал, но он ошибался.
— А не спокойнее ли было держать брошь при себе? — спросила я осторожно.
— Как раз наоборот. Сразу убили бы! — она улыбнулась. — Это же больше, чем наследство, Татьяна!
Обернув брошь ватой, Лозовая положила ее в нагрудный карман и застегнула его на «молнию». Повесив шлем на руку, рванула кикстартер и, стараясь перекричать рев мотора, воскликнула:
— Счастья тебе, Танюша!
«Хонда» тронулась с места и не спеша покатила мне навстречу. Поравнявшись с моей «девяткой», Екатерина внезапно бросила в открытую дверцу машины пакет с деньгами и, врубив газ, полетела вдогонку за своими друзьями.
Я провожала ее взглядом до тех пор, пока она не скрылась за далеким поворотом.
После ее отъезда на дороге стало тихо. Стрекотали кузнечики, неподалеку щебетала какая-то пичуга, и, дрожа над разогретым асфальтом, слоился воздух.
Хорошо здесь, но пора возвращаться в город — нужно еще до вечера позвонить Гансу.
