одиночество.
Будучи не в настроении принимать ванну под музыку, музыки мне совсем не хотелось, я прибавила звук и под захлебывающуюся болтовню героев фильма погрузилась в блаженной теплоты воду. Первое время лежала просто так, закрыв глаза и наслаждаясь, потом наступила очередь кофе, — большая чашка стояла в пределах досягаемости, — а еще позднее я настолько воскресла, что, приподнявшись над водой, с удовольствием принялась за фаворские бумаги и прочла их медленно, внимательно и не один раз, не задумываясь над ними, стараясь только как можно полнее запомнить содержание. А когда показалось, что смогу по памяти пересчитать количество запятых в тексте, бумажки, столь вожделенные для Гореловых, полетели на мокрый пол.
«Сегодня у меня праздник избавления от страха», — вспомнились мне слова Валерия на вечеринке, и их смысл, так и оставшийся скрытым для его гостей, смутно пока, но забрезжил в моем сознании. Да, годовщина страха была отпразднована достойно на даче Роговых, нечего сказать. Вот такая получилась концовка цепи событий, начавшейся год назад, и я сейчас могу представить ее себе почти всю.
Водяные струйки душа унесли с собой в отверстие слива мыльную пену и остатки впечатлений от событий прошедшего дня, и из ванной я вышла свежей и спокойной. За компьютер я села, натянув на себя просторную желтую пижаму с широким мягким поясом.
Дискета содержала в себе почти то же самое, что и изученные мною бумаги. Чуть больше года тому назад, позапрошлым летом, «Фавор» заключает договор с неведомым и не интересующим меня ни с какой стороны самарским «Тоболом», договор на поставку частями крупной партии азиатской ювелирки. Вот этот документ на экране и в моих руках одновременно. Собственно, речь идет о долговременном сотрудничестве двух независимых предприятий, рассчитанном на год. Да, на год. Срок договора истек в прошлом месяце.
А вот комментарии Валерия, естественно, не вошедшие в текст договора. Слов, выделенных курсивом, немного, и самые занятные из них два. «Одуренная прибыль!» — написал Валерий после заголовка соответствующего раздела. И еще, после обоснования суммы, на мой неискушенный взгляд действительно заманчивой: «Такая большая — и вся моя!!!» — радость автора строчки так и лучится из каждой буквы. И это еще очень сдержанно. Я бы и не то написала, представься мне возможность хапнуть за год десять с хвостиком миллионов державных. Лихой договор. Можно подумать, что Екатерина Дмитриевна решила хозяйской рукой облагодетельствовать Валерия. Облагодетельствовала. Так, что он на год, на этот вот самый год был вынужден удалиться от дел. Странное какое-то благодеяние получается!
Есть еще одна бумажка, которую я прочла в ванне, и ее нет на дискете. Ну, разумеется, потому что дурнее и наивней документа мне не встречалось никогда. «Соглашение» называется. В ней Валерий обязуется, да, да, именно, в течение года со дня подписания этого, с позволения сказать, документа, не вступать в брак ни с кем, за исключением Гореловой Валентины. Внизу три подписи — Рогова и обеих Гореловых. Никакой юридической силы эта бумажка не имеет. Ясно, что ответственность за нарушение такого соглашения может быть лишь чисто моральная.
Не это ли покупали у Валерия за прибыль от «тобольского» договора? В правовой безграмотности такой степени ни фаворских дам, ни самого Валерия я заподозрить не могла, и факт существования на свете этой филькиной грамоты остался для меня загадкой. Загадки, если подходить к их решению без избытка фантазии, вещь полезная. Эта вполне может послужить для составления представлений о взаимоотношениях Валерия и Валентины годичной давности.
Кстати, о взаимоотношениях.
Я взяла видеокассету с карандашной надписью на вкладыше «Волга. Горелова». Кто кого снимал? Валерий Валентину или она его? Даты нет, так что съемка может относиться ко времени, когда их взаимоотношения были еще вполне безоблачными.
Решив не гадать — не тот случай, — я включила телевизор и, вставив кассету в гнездо видеомагнитофона, устроилась в кресле напротив.
Несомненно, это было то самое, от чего так сильно взволновался сегодня Семен Геннадьевич. Снятая в репортажной манере поездка четырех молодых людей на Волгу, закончившаяся убийством одного из них, вполне могла служить уликой. Съемка была не длинной, и я прокрутила ее всю до конца, составила о ней представление в целом, а потом вернулась к наиболее характерным и острым, на мой взгляд, моментам.
Лодочная база. Тарасовский берег. Бликующая на солнце волжская водичка, чайка на фоне одинокого облака, противоположный берег — узкой, зеленой чертой на горизонте. Подъезжающая машина — голубой «Шевроле». Никелированная решетка радиатора почти уперлась в объектив видеокамеры. Веселые люди. Не все.
Это снято не Валентиной, потому что вот она, вслед за Валерием вылезает из салона и со смехом виснет на его шее. Еще одна девица встает из-за руля и делает мне ручкой. Валерий улыбается натянуто, шевелит губами, но слов не слышно, пытается высвободиться. Это ему удается только после поцелуя. Поцеловал он Горелову как клюнул.
Так, посадка в лодку, дальше, несутся по волнам, ветер треплет волосы, стоп! Назад. Вот он, четвертый, за штурвалом. Богомолов? Приятный парень. И мускулистый. Дальше. Камыши какие-то, деревья. Песок. Прибыли. Костер, колбасы, термос, стаканы, бутылки. Валерий, прыгающий на одной ноге по песку — воду из уха вытряхивает после купания. Смех, тост, звон стаканов, повторенный многократно. Дальше. Всеобщее купание. Дальше. Анекдот. Дальше. Купание. Все уже крепко навеселе. Хмурый Валерий. Стоп. Назад.
Я отложила пульт и приготовилась смотреть со всем вниманием, потому что происходящее на экране уже совсем не походило на беззаботный пикничок.
— А это не твое дело, любезный! — тихо и слегка косноязычно произнес хмельной Валерий и покосился вбок, в сторону находящегося за кадром Богомолова.
Изображение дрогнуло, экран заслонила рука оператора.
— Нет, нет! — послышался голос Валентины. — Не по сценарию. Требую переиграть. Немедленно! И Ленка спит. Да вы что!..
Изображение мотнулось вбок, на спящую девицу, ту, что была за рулем «Шевроле», и остановилось на Богомолове как раз в тот момент, когда он ответил:
— Любезный, говоришь? Ладно, согласен на такое звание, — он ухмыльнулся, качнул головой и продолжил напыщенно: — Да будет тебе известно, скорбящий, что там, где я, нет не моих дел. Запомни это!
Назревала ссора, и Валентина усердно ее снимала, переводя камеру с одного на другого.
— Ты, Вовка, много на себя берешь, — в тон ему сказал Валерий, пересыпая песок с ладони на ладонь. — В свои дела я соваться не позволю никому.
— Нет, подсвинок ты все-таки! — возмутился Богомолов. — Ты всю компанию портишь своей угрюмостью, что, не так?
Он обратился к Валентине, но получилось, что искал поддержки у меня — через экран телевизора.
— И было бы отчего страдать, дубина! Ты, что ли, Галку на аборт послал?
Валентина с камерой отодвинулась назад, от греха, наверное, подальше, но не перестала снимать и не издала ни единого звука. Теперь в кадре были оба спорщика разом.
Валерий промолчал, но было видно, как заходили желваки на его лице и сжались кулаки.
— И, значит, не твоя вина, что она преставилась. Как ты простых вещей не понимаешь!
Владимир обнял Валерия за плечи, притянул к себе и ткнулся лбом в его висок.
Валерий, оказавшись в дружеских объятиях, был уже готов сменить гнев на милость, я видела это, но Богомолов спьяну неосторожными словами подлил масла в огонь:
— Да и черт с ней, с этой Шведовой! Ладно бы еще бабенка была стоящая. А то взял ты ее из-под какого-то оборванца. Валерк, да таких, как она, на каждом перекрестке по двадцать штук в минуту пробегает.
Владимир отстранился и совсем уже запанибрата толкнул Валерия ладонью в лоб.
— Да ты ее помыться-то хоть заставил, перед тем как в постель затащить?
— Заткнись, ублюдок! — взревел Валерий и глянул на приятеля разъяренным быком.
