В прошлый мой к ней визит я обошлась без предварительного звонка и нарвалась на грубого, круглого, как снеговик, с волосами до плеч и совершенно голого мужика, открывшего мне дверь и с ходу приказавшего проваливать ко всем чертям.
— Еду!
— Танька! — завопила она. — Алло! Пива купи! А классный кофе я тебе гарантирую!
Вот так. Все сегодня пьют пиво. Кроме меня.
Через некоторое время я стояла перед пряхинской дверью, обремененная бутылками, и давила на кнопку звонка. Все здесь было не как у всех, и открывать мне не торопились. И только когда я уже решила пустить в ход каблуки и наделать грохоту на всю лестничную клетку, дверь распахнулась. На пороге стояла Элла собственной персоной, завернутой в китайский шелковый халат, и, положив ладони на осиную талию, хриплым от курева голосом пела мне, как малому и горячо любимому ребенку:
— Та-неч-ка! Ми-ла-я! Добро пожа-ло-вать!
С силой, почти невероятной для такого хрупкого существа, она за руку втащила меня в комнату, отобрала сумку с бутылками и умелась на кухню, за обещанным кофе. А я все-таки разулась, хоть обязательным это здесь не было.
«Пусть ноги отдыхают», — так говаривал один мой знакомый, ходивший по дому босиком круглый год.
— Ребров? — Элла подвинулась по ковру к дивану, чтобы привалиться к нему. — Ребров! — Она прищурилась и задумалась на секунду. — Да скотина же, как я тебе и говорила. Но музыкант отменный.
Булькало пиво, чашка с кофе жгла мою ладонь, дымились сигареты в пепельнице на ковре. Наблюдать за Эллочкой было занятно, как за игривым котенком, который вдруг научился курить, болтать и полюбил пиво.
— Постой… Да, Женька. Женькой его зовут, правильно. А на джаз-тусовке он просто — Ребро. Ребро, для всех и каждого. Зачем он тебе? Впутался во что? Или как мужик?.. Сразу предупреждаю, как мужик он — дерьмо. Любка Лыскова его добивалась одно время. Добилась на свою, скажем так, голову, а потом не знала, куда со стыда деваться.
Элла расхохоталась так, что чуть не выплеснулось пиво из ее тяжелого стакана.
— Ты представляешь? Лыска! И — со стыда!..
— Хватит про Лыску, давай про Женьку. Сразу предупреждаю, экземпляры из джаз-тусовки в качестве мужиков меня не интересуют. И не впутывался он ни во что. Пока, по крайней мере. Хочу от Реброва узнать об одном его друге, а о нем самом — от тебя, для того чтобы представить, на какой козе к нему проще всего подъехать.
— Ладно, не объясняй, — сказала Элла и опорожнила стакан. — Ох, от смерти ты меня спасла неминучей! Все это не мое дело. Интересуешься Женькой, расскажу, что знаю. И только-то, да?
Она налила себе еще пива, а кофейник с кофе придвинула поближе ко мне.
— Ты на тарасовском джазе когда в последний раз была? И не говори, сама знаю, что там тебе делать нечего. Побывай, ничего не потеряешь, кроме нервов и времени. Клуб авиационного… Ну, знаешь, конечно. Вся масса по вечерам собирается, но Ребро может и сейчас там быть. А дома его не найти, нет. Если только очень повезет. Ночует где придется. Все крутого джазмена из себя строит. А может, и впрямь характер такой. Я близко-то с ним незнакома.
Да, Танюх, сразу предупреждаю, при нем всегда нож есть. О том, чтобы в дело он его пускал, — не слышала, но с собой носит постоянно. Это так, в качестве информации, на будущее.
С бабами холоден и груб. Бреется редко. Приятелей у него много, а друзей, пожалуй, нет. Травку покуривает. Слышала, что ширяться стал, но, может, и врут люди, а знаешь, почему так думаю? Примерно с неделю, наверное, пьет он, не просыхая. А кто колется, к выпивке обычно равнодушен. Это точно. Кроме джаз-клуба, играет в какой-то забегаловке, в центре. Зарабатывает.
Да, Таньк, травкой он торгует. И не только ею. По слухам — и потяжелей товар у него бывает. Но я тебе ничего не говорила, имей в виду.
Раньше он не таким гадом был, как сейчас. Одно время даже невеста у него была, да только жениться не поторопился, а она, не будь дурой, взяла и сбежала от него к кому-то из богатеньких, как случай представился. На Женьку это плохо повлияло.
Элла успешно сняла пивом похмельный синдром и потягивала его уже из любви к искусству. Язычок ее вовсе развязался, тема была одной из любимых, слушательница — благодарная, и болтала она не умолкая, знакомя меня с интересными подробностями и откровенными сплетнями, но обходясь без собственных импровизаций на тему жизни Евгения Реброва. Я слушала, поражалась ее осведомленности и составляла для себя портрет этого «крутого джазмена».
Слушала Эллочку и подбирала для себя роль, без которой разговорить Реброва было бы трудно. А добрых два часа спустя, по дороге домой, прикидывала, что из одежды мне надеть сегодня вечером, чтобы и белой вороной не выглядеть на этой проклятущей алкогольно-джазовой тусовке и не вызывать своим видом непотребных мыслей у тамошней публики.
Глава 2
Новое «дело». Новые люди. И обстоятельства, взаимосвязи, взаимозависимости. Преставившийся от большой дозы героина Валерий Рогов и торгующий наркотиками его бывший одноклассник Евгений Ребров, сам, по слухам, не чуждый этому пороку. И Ребров был на вечеринке, после которой так нехорошо расслабился Валерий. Вот уже пунктик. Зарубка на память. Была на вечеринке и Горелова Валя, несостоявшаяся невеста Валерия, дочь владелицы фирмы «Фавор». Еще одна зарубка.
Семен Геннадьевич, обстоятельства смерти вашего племянника не представляются мне сложными. По обстоятельствам добываются факты. Факты служат доказательствами. Доказательства играют роль пресса, попав под который люди делаются покладистыми. Нам, господин Рогов, очень нужна покладистость Гореловой Екатерины, — как ее? — да, Дмитриевны, хозяйки «Фавора». Бог в помощь! Но только если идея о насильственной смерти вашего племянника не высосана из пальца. А это вполне может быть. По крайней мере фактов, свидетельствующих об обратном, у меня пока нет.
Уж не дурачите ли вы меня, многоуважаемый Семен Геннадьевич?
Я вспомнила его «деточка», обращенное к молоденькой официантке, и «…солнце надо ценить!». И еще — как быстро его самодовольный лик сытого кота преобразился в морду злобного пса.
Нет, об этом и думать не хотелось. По крайней мере сейчас. Мелькнувшее предположение я не облекла словами даже про себя. Оставила на потом. Знаю, не забыть мне его теперь, всплывет оно в свое, самое подходящее для этого время.
…Тщательная небрежность. Правомерно ли такое сочетание? Так вот, оделась я с тщательной небрежностью. Копна всклокоченных волос, перехваченных по лбу широкой лентой темной, но пестрой косынки, синие, местами крепко потертые джинсы в умеренный «обтяг», джинсовая же курточка, на добрых две четверти короче торчащего из-под нее грубого серого свитера. И никакой косметики.
Остановившись перед зеркалом, я вгляделась в свое отражение. Не мой стиль, нет. Но и эта Татьяна не лишена привлекательности, если уж судить объективно. Сделать из себя стильную грымзу мне не удалось. Ну и ладно.
Перед тем как выйти из дома, я во второй раз за сегодня развязала замшевый мешочек. Теперь уже под имя «Евгений».
3+22+26 — показали мне гадальные кости.
«Очень часто грубостью скрывают слабость, защищая таким образом наиболее уязвимые места своей личности. Если помнить об этом, то тайное станет явным», — вот что это значит.
Говоря подходящим к ситуации жаргоном, «в жилу» мне сейчас такое поучение. Спасибо, родимые!
В клуб авиационного завода я попала через высокие застекленные двери, краска на которых облупилась от времени и непогоды, и очутилась в фойе, отделанном мрамором еще при старом режиме. Я удивилась упорству здешней администрации, устоявшей перед соблазном сдать здание в аренду
