твоем мире, я еще немало побегаю.
Панир совсем развеселился. Наконец он сел, вытирая глаза и не переставая хохотать.
— Ты умеешь смеяться над собой… — сказал он. — Великим героям это не под силу. Может, это означает, что ты не герой, однако…
— Когда я побольше узнаю и раздобуду оружие, — прервал я его, тогда, возможно, бегать будут другие.
— Тоже неплохо сказано. — ответил Панир.
— Так что же произошло в храме? — настаивал я, утомленный пустой болтовней. — Это была жрица Цирцея? Или Маска?
Он пожал плечами.
— Кто знает? Я ее никогда не надевал. Знаю только, что с тех пор, как умерла первая Цирцея, каждый раз, как жрица, молящаяся от ее имени, наденет Маску, она говорит тем же древним языком и смотрит теми же глазами, которые некогда знавал Одиссей. Когда жрица снимает ее, она становится сама собой… что ты и видел. Но в Маске что-то продолжает жить, и это что-то вдохновляется очень старой любовью и не менее старой ненавистью. Это что-то некогда было Цирцеей, оно до сих пор не может успокоиться. И все из-за Язона. Так что ты сам скажи мне, что это такое, или не задавай больше вопросов.
— Не знаю! — отчаянно крикнул я.
— Но ты же явился сюда. — Он поскреб голову у основания левого рога и оскалился в усмешке. — Ты явился сюда и, думаю, не без причины. Жаль, что ты выбрал неподходящий момент, чтобы ответить на зов Цирцеи. На твоем месте я тоже ответил бы… когда ей было лет на сорок меньше. В те времена она была ничего себе девицей. Хотя и не для Панира. В лесах есть достаточно много дриад, и Паниру не приходится скучать. Но если бы Цирцея звала меня так, как тебя, я прибыл бы раньше. Или позже. Если бы молодая Цирцея сейчас была бы жива, стоило бы ее найти.
— Молодая Цирцея? — повторил я.
— Ты сам видел, насколько стара эта Цирцея. Если хочешь знать, она близка к концу своих дней, Я был молодым козликом, когда на Язона было наложено проклятие Гекаты, и с тех пор видел появление и исчезновение не одной Цирцеи. Не помню уже, сколько их было. Коща уходят старые друзья, сбиваешься со счету. Но если говорить о новой Цирцее — да, тут было на что посмотреть. Однако жрецы из Гелиополиса умертвили ее три дня назад. — Он склонил рогатую голову и улыбнулся мне.
— Не думаю, чтобы это очень меня взволновало, — сказал я. — А что такое Гелиополис?
— Крепость Аполлиона, город из золота, где огнем и кровью воздают почести Агнцу. Между Аполлионом и Гекатой исстари идет война. Легенда гласит, что ее нельзя ни выиграть, ни проиграть, пока «Арго» не привезет назад Язона. Полагаю, это и есть причина, по которой ты здесь оказался. Войны между богами — не мое дело, но я не прочь послушать сплетни.
— Из твоих слов можно сделать вывод, что Цирцея надолго забыла Язона, — я говорил неторопливо, стараясь выделить какой-то смысл из его болтовни. — Правда заключается в том, что Она не успокоится, пока не достанет его… через меня? Значит, зов, о котором ты говорил, долго оставался без ответа.
— Очень долго. В течение жизни многих жриц, которые носили Маску и звали от имени Цирцеи. Во времена, когда, возможно, воспоминания мертвого Язона спали в глубине разумов поколений и поколений твоего мира. И каким-то образом проснулись в твоем.
— Но чего они хотят от меня?
— У Гекаты был план; думаю, он касался похода на Гелиополис. Однако успех его зависел от Язона, а она не была в нем уверена. Она знала Язона и когда-то в прошлом видела, как он удирает.
— Ты так хорошо знаешь планы Гекаты, — заметил я. — Ты ее жрец?
Он расхохотался и похлопал по волосатому бедру.
— Панир — жрец?! Я жил здесь до того, как появилась первая Цирцея. Я помню и ее саму, и Одиссея, и всех его свиней. Я встречался с Гермесом, он прохаживался по этой мураве, разумеется, не касаясь ее, а паря над стеблями травы. — Он прищурил золотистые глаза и вздохнул. — Да, это были превосходные времена. Так было до того, как пришли туманы, а боги ушли, и все изменилось.
— Скажи, зачем я им нужен? — спросил я без особой надежды на толковый ответ. Трудно было расспрашивать фавна: Панир перескакивал с одной темы на другую с козлиным проворством.
Но он мог говорить и вразумительно, когда хотел. На сей раз он решил ответить.
— В далеком прошлом Язон дал клятву перед алтарем Гекаты, а потом нарушил ее. Ты помнишь это? Потом он отправился к Цирцее с просьбой о помощи. Это была настоящая Цирцея, разумеется, тогда она еще была жива. Что-то странное произошло между ними, и никто этого не понимает, кроме, возможно, тебя. Почему Цирцея воспылала к тебе таким чувством? Почему потом возненавидела так же горячо, как до этого любила? Проклятие Гекаты, а также любовь и ненависть Цирцеи не угасли до сих пор. Думаю, благодаря твоему появлению цикл замкнется, а тебе придется совершить немало подвигов, прежде чем ты вновь освободишься. Только нужно помнить об одном — не будет тебе покоя, пока ты не найдешь молодую Цирцею.
— Молодую Цирцею? Но ведь…
— Ах да, жрецы Гелиополиса убили ее. Я уже говорил тебе об этом. — Он снова оскалился, а потом вскочил на ноги и притопнул копытами. Глаза его смотрели на деревья за моей спиной.
— Сейчас тебя ждут срочные дела, — заявил он, глядя на меня сверху вниз со странным выражением, которого я не мог понять. — Если ты Язон и герой, то прими мое искреннее благословение. Если нет — что ж, я любил бы тебя больше, но шансов у тебя меньше. Позволь перед уходом дать тебе два добрых совета.
Он склонился надо мной, его желтые, вытаращенные глаза притягивали мой взгляд.
— Без молодой Цирцеи, — сказал он, — ты никогда не обретешь покоя, помни об этом. Что касается второго совета… — Он вдруг отскочил от меня козлиным прыжком, нервно подергивая хвостом, и послал мне прощальную улыбку поверх голого коричневого плеча. — Что касается второго совета, воскликнул он, — то никогда не верь фавну!
Было уже слишком поздно. Он хотел, чтобы было слишком поздно. В тот самый момент, когда меня пронзило запоздалое чувство опасности и я попытался одним движением повернуться и встать, сверкающее лезвие меча взметнулось над моей головой на фоне затянутого туманом неба.
Панир хорошо сделал свое дело. Его смех, его бестолковая болтовня весьма успешно заглушали все звуки, которые могли бы предостеречь меня. У меня осталось ровно столько времени, чтобы краем глаза заметить какого-то человека и других людей, толпящихся за ним. Потом меч ударил…
Мало-помалу я начал различать рядом голоса.
— …Ты повернул меч плашмя? Нужно было убить его!
— Убить Язона? Глупец, подумай, что, бы сказал нам верховный жрец?
— Если он Язон, Аполлиону нужна только его смерть.
— Но не прямо сейчас. Пока молодая Цирцея не…
— Молодая Цирцея умерла на алтаре Аполлиона три дня назад.
— Ты видел это? Или ты веришь всему, что слышишь, глупец?
— Все знают, что она мертва…
— И Язон знает? Это из-за нее он нужен Фронтису живым. Мы должны позволить ему бежать, понимаешь? Когда доберемся до берега, его нужно отпустить на свободу и больше не трогать. Я помню приказ.
— Так или иначе, если…
— Держи язык за зубами и выполняй распоряжения. Только для этого ты и годишься.
— Я хотел только сказать, что мы не должны доверять этому фавну. Если он предал Язона, то может предать и яас. Все знают, что верить фавнам нельзя.
— Поверь мне, молокосос, этот козлоногий знал, что делает. Думаю, что он действует в пользу Гекаты. Может, по воле самой Гекаты мы и поймали Язона, но это уже не наше дело. Дела богов непонятны для человеческого разума. А теперь не болтай! Смотри, Язон уже шевелится.
— Дать ему еще раз, чтобы лежал тихо?
— Убери меч и замолчи, или я разобью тебе голову.
Я безвольно перекатывался по твердой поверхности, которая мягко поднималась и опускалась. На
