Марина Серова Сыворотка правды
«При внутривенной инъекции допрашиваемому препаратов барбитуратной группы (скополамин, натрий-амител, натрий-пентотал) у последнего снимается сознательный самоконтроль и высвобождаются глубинные, истинные переживания и установки…
Методика позволяет вопреки желанию допрашиваемого извлекать из его памяти информацию, расположенную на подсознательном уровне…
По окончании действия инъекции препарата барбитуратной группы допрашиваемый не в состоянии вспомнить содержание допроса…»
Светлана Алексеевна ехать в Таджикистан не хотела. Выборы в Госдуму были не за горами, а главный противник нашего председателя тарасовского Комитета солдатских матерей — подполковник запаса Смирнов — уже показал себя фигурой серьезной и решительной.
— Помяните мое слово, будет у нас диктатура почище пиночетовской! — пыталась то ли запугать, то ли перетащить на свою сторону подчиненных Светлана Алексеевна.
«А что нас перетаскивать, — подумала я. — Подчиненный и так, ввиду своего положения, всегда шефа поддержит».
— Вот победите на выборах, пройдете в Госдуму, и никакой диктатуры не будет, — утешила я свою председательшу. — Вы, кстати, подумали, кто вас заменит, если вы в Москву уедете?
— Думала, — сосредоточенно затеребила поясок платья Светлана Алексеевна. — Вы.
Я усмехнулась и покачала головой:
— Ну да, вы там армию профессиональной сделаете, беспредел сразу прекратится, и мы все разом потеряем работу. Кого защищать, если беспредельничать перестанут?
Светлана Алексеевна попыталась понять, насколько серьезно я это говорю, и я рассмеялась:
— Да шучу я, не принимайте все так близко к сердцу.
— Шуточки у вас, Юлия Сергеевна! — недовольно хмыкнула Светлана Алексеевна. — Странные какие-то.
— Не переживайте, — мягко поспешила я ее успокоить. — Проводите свою кампанию, а в Душанбе я съезжу.
— Вот и отлично, — улыбнулась Светлана Алексеевна. — Хорошо, что вы понимаете.
Конечно же, я понимала. Потому что командировка в Таджикистан была придумана и организована неким Андреем Леонидовичем Суровым, более известным в определенных кругах под псевдонимом Гром, именно для меня. Но Светлане Алексеевне знать об этом было необязательно — пусть себе готовится к битве за политический Олимп.
Задание мне досталось курьерское: приехать, выйти на связь, получить пакет и вернуться домой. Впрочем, я и этому была рада: квартира вычищена до блеска, «хвосты» на работе подобраны, и я уже начала испытывать глухое томление от избытка нерастраченной энергии… привычный «синдром донора»: не отдашь «лишнюю» кровь — начнутся недомогания.
Через сутки я уже пересекла казахстанскую границу. Входили и выходили на железнодорожных станциях пассажиры, проверяли документы ребята из транспортной милиции в России и полиции — в Казахстане, острым наметанным взглядом оценивали багаж таможенники…
Попутчики большей частью жаловались. И конечно, на власть: наши — на нашу, казахстанцы — на казахстанскую. Я терпеливо все трое суток вникала в нужды соседей по купе и, чем дальше, тем больше, приходила к мысли, что у нас только последний дурак захочет баллотироваться в президенты.
Лишь на ташкентском вокзале жалобы разом — как по команде — прекратились. Народ заговорил на узбекском и выглядел деловитым, озабоченным, но никак не затравленным. Я внимательно вглядывалась в людей и постепенно понимала: уровень недовольства жизнью никак не соотносится с реальным уровнем этой самой жизни — можно ездить на джипе и чувствовать себя самым несчастным из смертных.
Узбеки на нытье и жалобы время не тратили. Повсюду — чайханы, шустрые темноглазые подростки сновали туда-сюда с огромными цветастыми тюками, базар кипел неудовлетворенными восточными страстями, в целом город жил напряженно и целеустремленно.
Зато на узбекско-таджикской границе жизнь как-то сразу остановилась: автобус в ожидании таможенников простоял восемь часов, и, когда нас все-таки досмотрели и пропустили, пассажиры не могли скрыть своего удовлетворения.
— Прошлый неделя, — сказал мне полный улыбчивый сосед, — они двацыть шесть часов аптобус держаль. Даже шофер такой не видель.
К исходу пятых суток пути я добралась до Душанбе. Серо-черные халаты и тюбетейки стали доминирующей формой одежды, лишь изредка разбавленной камуфляжем небольших групп российских военнослужащих. Это выглядело, как пятна весенней травы на холодном каменистом склоне. Я почему-то вспомнила что-то из раннего детства: «Марионеточный режим президента Панамы держится исключительно силой оружия Соединенных Штатов. Иначе разгневанный народ давно бы сверг ненавистное правительство».
Я поразилась глубинной лживости тогдашней цековской оценки: было очевидно, дай в такой ситуации волю «народу», и арыки заполнятся трупами не только иностранных подданных и солдат, но и собственных изнасилованных и растерзанных сограждан. «А может быть, так и надо? — задумалась я. — Имеет же народ право на самоопределение, даже если это самоопределение — трупы, безграмотность, разруха и произвол немногих…»
Как ни странно, в Душанбе меня ждали. Когда я, по настоянию Грома, дала из Ташкента телеграмму, то на это даже и не рассчитывала.
— Юлия Сергеевна? — подошла ко мне беленькая дама, едва я сошла с автобуса. — Здравствуйте, меня зовут Софья Александровна. Где ваши вещи? Это все?
Я хотела было удивиться, как это меня так сразу опознали, но потом поняла, что во всем автобусе я одна приехала не в национальной одежде.
В Таджикистане все прошло как по нотам. Краткий визит в российское консульство, ужин в офицерской столовой, несколько часов тряски в машине, четыре часа сна в общежитии при какой-то части, еще четыре часа в машине и, наконец, пункт назначения.
Когда мы прибыли, мне самой впору было оказывать медицинскую, гуманитарную и прочие виды неотложной помощи: немытое тело чесалось, обожженное солнцем лицо горело, а глаза слипались. Высокогорный воздух плохо защищал от беспощадного ультрафиолета. Я сразу помчалась в местную гостиницу и, изнемогая от нетерпения, получила ключи, вбежала в свой двадцать третий номер, кинула сумку, стянула пропахшую потом и пылью одежду и нырнула под душ! Моему разочарованию не было предела — вода только называлась холодной, изо всех кранов текла одинаковая, примерно сорокаградусная желтоватая жидкость.
«Сервис, мать вашу!» — ругнулась поначалу я, но потом подумала, что от полуразрушенной, затерявшейся в религиозно-племенных противоречиях страны грех требовать большего. Я посмотрела на часы: 10.30 — я вполне могла посмотреть сегодня, что там творится в воинской части, и даже успеть на местный базар.
Часть располагалась рядом с военным аэродромом, и, наверное, поэтому солдатики находились в относительно благоприятных условиях.
— Проблем — море, — честно признался командир полка Сергей Довлатович. — Делаем что можем… Воду — кипятим, баню отстроили, только с пропаркой белья — трудности.
— Вши? — догадалась я.
Сергей Довлатович молча кивнул и вздохнул:
— Не было. Долго не было. Теперь боремся вот…
Тарасовских ребят я проверила быстро. Жалобы матерей были, в общем-то, необоснованными — если
