ГЛАВА 2
Сообщение для мэра
Лина редко добиралась из школы домой одним и тем же маршрутом. Иногда, просто ради разнообразия, она бежала вокруг Спарк–сквер или мимо сапожных мастерских на Ливери–стрит. Но сегодня она выбрала кратчайший путь, потому что ей не терпелось добраться до дома и рассказать обо всем, что случилось в День предназначения.
Она легко и быстро бежала по улицам Эмбера. Каждый перекресток, каждый переулок, каждый дом были ей хорошо знакомы. Она всегда точно знала, где находилась, хотя отличить одну улицу от другой было непросто: весь город был застроен одинаковыми двухэтажными домами. Все они давно обветшали, краска на деревянных дверях облупилась, оконные рамы рассохлись. На первом этаже обычно размещались магазины, на втором были жилые комнаты. На карнизах зданий были установлены большие конические лампы, заливавшие все вокруг резким светом.
Каменная кладка стен, освещенные окна, неуклюжие фигуры встречных прохожих, закутанных в теплую одежду, — Лина бежала мимо. Она чувствовала, как сильны ее длинные стройные ноги — словно лук, который то сгибается, то снова распрямляется. Она перепрыгивала через рытвины мостовой, огибала препятствия: сломанную мебель, выставленную на тротуар и ожидающую, когда ее заберут мусорщики, холодильники и кухонные плиты, доставленные из ремонтной мастерской, уличных торговцев, разложивших вокруг себя товар.
Повернув на Хафтер–стрит, Лина слегка замедлила бег. На этой улице было почти темно. Четыре фонаря давно сломались, и их почему–то так и не починили. В городе поговаривали, что некоторых моделей электрических ламп совсем не осталось на складе. Лина, как и все горожане, привыкла к тому, что в городе вечно всего не хватает. Но лампы! Если погаснут уличные фонари, свет останется только в домах. И что тогда? Каково будет ходить по улицам, погруженным во мрак?
Где–то в глубине ее души шевельнулся черный червячок страха. Она вспомнила, как Дун кричал на мэра. Неужели дела действительно настолько плохи, как он говорил? Она не хотела в это верить. Она отогнала эту мысль.
Добравшись до Бадлоу–стрит, Лина снова прибавила ходу. Пробежала мимо небольшой очереди — люди с большими хозяйственными сумками через плечо ждали, когда откроется овощной магазин, — обогнала прачку с огромным мешком грязного белья, еле увернулась от грузчиков, тащивших сломанный стол, от дворника, поднимавшего тучи пыли своей метлой. «Я так счастлива, — думала она, — что у меня есть работа, которую я люблю. И это сделал для меня Дун Харроу».
В детстве Лина и Дун очень дружили. Они бродили вместе по дальним переулкам, облазили все заброшенные углы на окраинах города. Но в четвертом классе начали отдаляться друг от друга. Охлаждение началось в тот день, когда они всем классом играли на ступенях школы.
— Я могу перепрыгнуть сразу через три ступеньки! — похвастался кто–то.
— А я могу спуститься по лестнице на одной ножке! — закричал другой.
Тут включились остальные:
— Я умею делать стойку на руках!
— Смотрите, как я прыгаю через урну!
И как только кто–нибудь прыгал через урну, все непременно должны были повторить этот подвиг.
Лина бегала быстрее всех, прыгала выше всех, придумывала самые сложные трюки и вдруг, неожиданно для себя самой, выкрикнула:
— А спорим, я заберусь на фонарный столб? Все так и остолбенели, разинув рты, а Лина стремительно перебежала на другую сторону улицы, сбросила туфли, сняла носки и обхватила руками холодный металл столба. Оттолкнувшись босой ногой, она медленно полезла вверх. Но забраться высоко ей не удалось: руки соскользнули, и она сползла на землю. Все засмеялись, и она засмеялась первая:
— Я же не сказала, что заберусь на самый верх, я сказала просто «заберусь»!
Другие дети тоже попытались хоть немного подняться по столбу. Лиззи не захотела снимать носки — «и так ноги мерзнут». Слабак Форди Пени смог подняться лишь на полметра от земли. А следующим был Дун. Он разулся, аккуратно сложил носки и башмаки у подножия столба и сказал серьезно, как всегда:
— Я полезу на самый верх.
Он обхватил столб и стал карабкаться вверх, подтягиваясь и отталкиваясь ногами. Он толкал себя вверх снова и снова и залез гораздо выше, чем удалось Лине, но внезапно его руки тоже соскользнули, и он тяжело свалился вниз, шлепнулся прямо на задницу, задрав ноги вверх. Лина засмеялась. Наверное, смеяться было нехорошо — он явно сильно ушибся, — но Дун выглядел так потешно, что Лина просто не смогла удержаться.
Ничего страшного с ним не случилось, он тут же вскочил и даже ухмыльнулся, чтобы показать, что ему нисколько не больно. Но когда Дун услышал смех Лины, он помрачнел. Гнев вскипал в нем мгновенно.
— Не смей смеяться надо мной, — закричал Дун. — Я поднялся выше, чем ты! И между прочим, лезть на этот паршивый столб была твоя затея, твоя глупая, дурацкая затея!
Он так орал, что из школы вышла их учительница, миссис Поулстер. Она схватила Дуна за шиворот и потащила его, вырывающегося и красного от злости, в кабинет директора, где он получил нагоняй, которого, по его мнению, совершенно не заслуживал.
С того самого дня Лина и Дун старались не замечать друг друга, когда встречались в школьном коридоре. Они долго не могли простить друг другу того, что случилось. Дуну не понравилось, что над ним смеются. Лине не понравилось, что на нее кричат. Позже история с фонарным столбом стала забываться, но Лина и Дун уже отвыкли от мысли, что они друзья.
Когда им обоим исполнилось двенадцать, они были друг для друга просто одноклассниками, не больше. Лина дружила с Винди Шанс, с Орли Гордон и прежде всего с Лиззи Биско, которая умела бегать почти так же быстро, как сама Лина, а трещать языком — в три раза быстрее.
Но сейчас Лина была очень благодарна Дуну и искренне желала ему, чтобы у него все было в порядке на новой работе. Может быть, они даже снова станут друзьями. Она бы с удовольствием расспросила его о Трубах. Ей было любопытно, как там все устроено.
Когда она свернула на Грейстоун–стрит, ей встретилась Клэри Лейн, которая шла, наверное, к себе в оранжерею. Клэри помахала ей и крикнула:
— Что за работа?
— Вестник! — крикнула в ответ Лина не останавливаясь.
Вот и Квиллиум–сквер, вот и бабушкин магазинчик, в котором продаются нитки и шнурки. Лина стремглав влетела в лавку:
— Бабушка! Я вестник!
Когда–то в магазине царил идеальный порядок: каждый моток бечевки, каждая катушка ниток занимали строго определенное место на одной из полок вдоль стен. Все эти веревки и нитки происходили из старой одежды, которая истрепалась настолько, что ее уже не имело смысла чинить. Бабушка распускала шерстяные свитера, распарывала платья и куртки, а потом сматывала нитки в клубки, и люди покупали эти клубки, чтобы штопать свою одежду.
Но теперь в магазине был полный хаос. Длинные пряди спутанных нитей свисали с полок, коричневые, серые и лиловые клубки валялись вперемешку с зелеными и синими. Бабушкиным покупателям иногда приходилось по полчаса искать нужный цвет или выуживать конец нити в безнадежно свалявшемся клубке. Ждать помощи от хозяйки не приходилось: большую часть дня старушка клевала носом за прилавком в своем кресле–качалке.
Там ее и нашла Лина, ворвавшись в лавку со своими новостями. Она сразу заметила, что сегодня утром бабушка забыла причесаться: ее седые волосы торчали во все стороны дикими белыми космами.
Бабушка посмотрела на Лину озадаченно:
— Какой же ты вестник, деточка моя, ты же еще учишься в школе?
— Но, бабушка, сегодня же День предназначения. Я закончила школу и уже получила работу. Я и вправду вестник!
