Ведьма закружилась и унесла в воронку восьмерых ни в чем не повинных детишек, а еще дюжину сильно поранила. Само по себе прискорбное происшествие осложнялось тем, что Пустотелая взорвалась именно в тот момент, когда супруга президента России посетила эту самую больницу. Надя как раз раздавала именинникам подарки. Ее прикрыли гвардейцы, подхватили на руки, завернули в плащ и на руках передали со второго этажа в машину. Водитель гнал не останавливаясь до Эрмитажа, охрана раскидывала зазевавшихся прохожих, а позади слышались крики и вздымался к небу столб дыма.
Расследованием занимался начальник Тайного трибунала, этот неприятный коротышка, которого Кузнец приволок из Германии. Очень скоро дотошный немец вычислил целый заговор, в том числе обнаружил, что две посланницы халифата проникли даже в Эрмитаж. Спешно сменили охрану президентской семьи, весь штат уборщиц, нянек и воспитателей, состоявших при интернате, где жили дети Качальщиков, расформировали караульную роту, сняли коменданта. А попутно обнаружили шесть расхитителей. Этих осудили без проволочек, устроили показательный процесс – и сослали на строительство железной дороги. Что касается шпионок, то их увезли на дознание, и, по слухам, после того дознания в армии и Службе безопасности полетело немало голов…
Запах пота, запах забытого в тазу закисшего белья…
Когда все это началось?
В пятницу?.. Да, она проснулась, будто оса ужалила, – и почуяла вонь.
Самое жуткое, что запах возникал именно в спальне. За три дня Надя дважды сменила белье, обследовала диванные подушки и, наконец, не выдержав, сообщила охране.
Это попахивало идиотизмом. Однако милые гвардейцы прониклись и вместе с ней обследовали угол.
Чисто и сухо.
Просто сама мысль, что в ее квартире может что-то гнить, настолько не укладывалась в голове, что Надя даже не удосужилась проверить мусор. За мусор и уборку отвечали сто раз проверенные старушки.
В субботу запах вернулся. И вместе с запахом к ней впервые пришло беспокойство.
Словно во дворце поселился кто-то чужой.
Испортившаяся курица, стоялая вода в рукаве умывальника, отсыревший коврик на балконе…
Нет, всё не то. Она выгребла содержимое из кухонных шкафов. Хотя по спешно придуманному этикету, ей и детям, когда они жили во дворце, полагалось есть в нижней, роскошной столовой, Надя предпочитала всегда иметь под рукой запас пищи. В шкафах обнаружились сонный паук и два мумифицированных таракана. Крупы и специи были аккуратно разложены по баночкам с надписями, как растворы в процедурном кабинете. Полетели в мусорное ведро старые половые тряпки, затем туда же отправились тряпки из туалетов и с антресолей. Там валялись мандариновые корки и громоздились пустые коробки на случай внезапного переезда. Даже моль не нашла бы, чем поживиться.
Запах чуть подпорченного копченого сыра, теплого рыбьего жира, нестираных носков…
Воскресным утром она проснулась рывком, словно ее что-то подкинуло. Лежала несколько минут, унимая дрожь, зарывшись в одеяло, и глазела в темный потолок. Сердце стучало, точно она бегом преодолела шесть пролетов лестницы, спина покрылась холодным потом. Надя мучительно соображала, что же выдернуло ее из небытия. Какой-то неприятный сон, отголосок кошмара? Нет, не вспомнить…
Возможно, она заболевает? Только этого не хватало.
Она спустила босые пятки на пушистый палас и непроизвольно потянула за собой одеяло. Дверь в женскую гостиную была приоткрыта. Неясный свет, идущий из кухни, проложил дорожку на полосатом коврике, зацепил пуфик возле трюмо и уткнулся в зеркало. Мягкая обволакивающая тишина. Если прислушаться, можно уловить, как перекликается охрана на крышах и стучат моторы катеров в Неве.
Здесь всегда было очень спокойно. Окна обеих комнат выходили во дворик. Здесь Кузнец каким-то чудом создал островок настоящих тропических дебрей. Сверху дворик перекрыли стеклянной крышей, с нее регулярно сметали зимой снег, а по периметру вышагивали двое часовых. Свежесколоченный балкон гостиной выходил на набережную, еще четыре комнаты, набитые херувимами, раззолоченными наядами, вазами и шифоньерами, стояли запертые. Надю ван Гог устроило бы гораздо более скромное жилье, тем более что в деревне Хранителей она довольствовалась простым бревенчатым домиком.
Здесь было даже слишком тихо. Особенно в такие ранние воскресные часы.
Так тихо, что, если позовешь на помощь, никто не откликнется…
Надя сидела, сжав коленки, закутавшись в одеяло, и дышала ртом. Она уже знала, что запах вернулся. Вчера она приказала вымыть окна, выстудила квартиру – и спать улеглась с ощущением приятной ломоты в мышцах. Перелопатив шкафы, она выкинула наконец массу ненужного тряпья. В такое количество одежды можно было нарядить десяток прачек. А потом, отмокнув в ванне, забравшись под хрустящие простыни, она отважно потянула носом и – ничего не обнаружила. В комнате витала весенняя свежесть. Чушь какая-то, сказала она себе, довольно потягиваясь. Наверное, за зиму воздух застоялся…
Сегодняшняя ее тревога не ограничивалась запахом. Теперь она точно знала, что в нос шибанет, стоит откинуть одеяло. И это было самым противным.
Пахло из-под одеяла. Нет, не пахло, скорее разило.
Сдерживая тошноту, Надя сделала осторожный вдох.
Запах немытых волос, промокшей пепельницы, горелой кости…
Она поднялась и, продолжая кутаться в одеяло, побежала в душ. Несколько минут, пока не пошла теплая вода, пришлось лязгать зубами в ледяной ванне. Она могла в любую секунду дернуть за ближайший шнурок звонка – и мигом примчалась бы свора прислуги. Но Надя не стала никого звать. Ей было достаточно, что витой шнурок болтается на расстоянии вытянутой руки.
С чего ей кого-то звать, раз некого бояться?
Поверх клеенчатой занавески через открытую дверь Надя видела кусочек дивана и две литографии над ним. Отсюда казалось, что из мрака ухмыляется губастое чудовище с двумя квадратными буркалами. За окнами полыхнуло: на том берегу пальнули из пушки, обозначая точное время.
