черный и на веслах удирали.
– На веслах? – рассмеялся Артур. Упоминание о веслах навело его на интересную мысль.
– Так точно. Как наши с фрегата из пушки шарахнули – так те деру и дали…
– Господин президент! – Из-за перегородки в залу скользнул дежурный связист, сразу с двумя телефонными трубками. Молоденький помощник, пыхтя от напряжения, разматывал за шефом две бобины с кабелем. – Господин президент, начальник штаба докладывает, что прямой провод с Палермо заработал. Там сейчас наших два эскадрона, спрашивают, что делать. Местные вроде как им рады, хлеб-соль тащат.
– Отлично, дай мне трубку. Прокопов, это вы? Передайте парням – главное, чтоб не распугали местное население. Закрепиться – и докладывать каждые два часа. Если местное население настроено благожелательно, начинайте переговоры по провианту и по организации нашего постоянного представительства. Что значит «никто не понимает итальянского»?! Уже понимаете? Вот так. И больше меня с дурацкими вопросами не трогайте.
– Господин президент, на втором проводе начальник разведки, захвачены новые пленные…
– Ага, давай скорее! Да, слушаю… Не ори так.
– Ваше высокопревосходительство, – заверещала трубка. – Ваш приказ выполнен. Установили полное оцепление вокруг базы, смена каждые два часа, мышь не проскочит. Пришлось, правда, подраться с командирами экипажей: не хотели людей выделять… Но я на вас сослался, ничего?
– Ничего, нормально. Раз сослался без бумаги… Через час чтоб был здесь, оформим всех этих людей приказом, что они переданы к вам на время… Понял, через час жду! И напомнишь здесь канцеляристам, чтобы приказ спустили в экипажи.
– Так точно, все понял, виноват… – приуныл голос в трубке.
– Дальше докладывай! – Коваль потряс хрипящий аппарат. Он слушал и одновременно внимательно разглядывал пейзаж за окном. А посмотреть было на что. Временная администрация разместилась в здании портовой диспетчерской. С восьмого этажа, из огромного панорамного окна, Артур мог наблюдать за действиями почти всех своих старших командиров. Правда, стекла в диспетчерской давно вылетели, на их место спешно приколотили бронированные плиты, чтобы шальная пуля не задела президентскую команду. Между плитами начальник канцелярии приказал сделать узкие окошки и прикрыть их самодельными стальными жалюзи. Внизу диспетчерскую башню охраняли две шеренги матросов, а на нижних этажах, с пулеметами и гранатами, несли вахту гвардейцы из президентской сотни.
На площади свободные роты десантников занимались физической подготовкой и штыковым боем. Сержанты вызверились, орали до хрипоты, зная, что сверху может увидеть высокое начальство. В конце длинной аллеи, упирающейся в ворота грузового порта, экипаж тральщика занимался строевой подготовкой. Несмотря на вопли и стоны об усталости и жуткой грязи на палубах, адмирал, верный заветам президента Кузнеца, не отменил строевую подготовку. Орландо прекрасно знал, что Кузнец душу вытрясет, но добьется своего.
Расслабиться здесь никому не позволено, даже после боя…
– Господин президент, к северу нагнали колонну беглецов, восемьсот душ. Как увидали наш разъезд, оружие побросали, ироды, драться не стали. Только офицерики ихние пулять кинулись, так это… пришлось их того. Порубали, одним словом, – несколько смущенно доложил разведчик.
– Дежурный, почему ко мне с этим? – Коваль изобразил максимально свирепую рожу.
– Ва… ваше вы… высокопревосходительство, – немедленно начал заикаться дежурный связист. – Так вы же сами приказали, что всех лояльных, кто готов вернуться в веру христову, тех можно на погрузочные работы определить… Так там почти все выкрестами сказались. То ли бывшие болгары пленные, то ли цыганы какие, не разберешь. Да только оружие покидали, сами своих капралов резать начали.
– Да, я приказывал, – спохватился Коваль. Все же месяц в Байкальской тайге давал себя знать. – Вот что, соедини меня срочно с начальником тыла. Разведка, ты еще на проводе? Так, давай: всю эту колонну переписать, список в четырех экземплярах… Что-о?! Писать не умеешь? Как же ты у меня, такой хороший, в капитаны выбился? Ладно, после. Дуй сюда, забери моего писаря, составить списки и всю эту братию – в распоряжение начальника порта. Кажется, он сейчас контейнеры разбирает, найдете… Да, всем выдать топоры и пилы – все, какие найдете, и – на порубки. Да, да, лес нужен! Кому?! Мне нужен. Еще вопросы есть?! Да, да, это ты верно придумал, так и объявите им: один сбежит – расстреляем каждого пятого…
Коваль успел глотнуть остывшего чая, когда снизу снова затопали сапожищами. К диспетчерской подрулил смешной грузовичок с эмблемами винных магазинов, из-под капота у него яростно пыхал черный дым. Караульные наставили на шофера автоматы, но тут же пропустили к самому крыльцу. С платформы грузовика спустили кого-то на носилках.
– Господин президент, к вам адмирал Орландо. Велел себя принести…
Бравого командира эскадры бегом втащили по лестницам. И снова у Артура возникло странное чувство раздвоения. То есть он, конечно же, помнил, что Орландо серьезно ранен, но за несколько недель ведь можно было и подлечиться. Бинты на груди и руке адмирала пропитались подсохшей кровью, за ним неотступно следовал лекарь.
– Ничего, я уже лучше, лихорадки нет… – На заросшем щетиной исхудавшем лице адмирала жили только глаза и блестела улыбка. – Господин президент, как вы приказали, эсминец ушел на соединение с береговыми силами противника!
– Как турбины? – спросил Коваль. Еще находясь в лампе джинна, он волновался: двигатели «Клинка» были серьезно повреждены. – Пробоина?
– Починили, – улыбнулся Орландо. – Пока вас не было, за трое суток… наложили пластырь. В порту нашли еще электрические насосы, откачали воду из дока. Броню сняли с итальянского фрегата, шестнадцать плит. Не совсем красиво получилось… в заплатах. Но поплыл.
– А пушки?
– Вот с пушками плохо, – адмирал закашлялся и долго успокаивался, придерживая ладонями зашитую грудь. – Из орудий главного калибра уцелело только одно. Но мы, пока зашивали корпус, развернули кран. Вон тот, да, который пониже, отсюда видно. Германцы-артиллеристы придумали, как его вручную развернуть. Тросы привязали к тральщику, представляете?.. И тральщик потянул стрелу. Таким вот образом восемь раз стрелу подняли и опустили – и переставили восемь пушек… с пристани. Калибр небольшой, около
