похороны! Оль, я ж этих дур всю жизнь знаю! Пока таких длинных денег не было, были нормальные бабы…
– Какие страсти у земноводных! Правда, с моими разбогатевшими друзьями такое же дерьмо. Вместо того чтобы жить и другим помогать, грызутся и депрессуют, – заметил Андрей Николаев. – Говорят, это такой «налог на богатство».
– Оль, ты не поверишь, Дашка с Наташкой теперь делят не только дом, но и подруг. У Дашки теперь Санчо Панса – Галька Упырева, а у Наташки – Инга, – продолжала Лиза.
– Инга – это которая главный кардиолог? – спросила Ольга.
– Ага. Круче нее только Бокерия. А Упырева – жена бывшего министра Упырева. Да ты ее знаешь, она же третий раз на фестивале, всегда злобная. Как будто только что с метлы упала! – Золотова помахала проходящему мимо кинокритику Сулейманову с молодухой.
– Лиз, а кто эта девица?
– Артистка… забыла, из какого театра.
– А зачем ей наш божий одуванчик? Он же на ладан дышит!
– Как зачем? Сниматься очень хочется… Вон смотри, тебе Наташка с Ингой знаки делают!
Из соседней секции зала ожидания Ольге махала руками Наташа, младшая из воюющих рублевских Сестер Бери, в огромной розовой шляпе. Наташа махала розовыми кружевными рукавами и кричала в своей сюсюкающей манере:
– Олюсик, малыш, иди сюда! У нас тут одно местечко для тебя занято! Иди скорее!
Ольга подошла к ним, расцеловалась, пробравшись под поля Наташиной розовой шляпы, села на свободное место. Вокруг клубилась ватага детей: часть дремала, часть возилась, часть устало сидела и глазела. Ольга не обратила бы на них внимания, если бы один вихрастый мальчишка не сел рядом на откидное место.
По тому, как он облокотился на Ольгу спиной, она почему-то поняла, что это детдомовцы. Только у детдомовца так стерты границы «своего и чужого взрослого». Она инстинктивно обняла его и спросила:
– Куда летим?
– В Италию, – важно сказал мальчишка и не отстранился, подтвердив догадку. – Мы уже третье лето туда летаем. Там город есть на М. Я забыл, как называется. Еще машина такая есть… Мачерата!
– По обмену? – спросила Ольга, перебирая ему волосы на затылке; так бы и забрала сразу, но некуда, не в смысле жилья и денег, а в смысле времени.
– Нас туда каждый год на лето в семьи отдают, – гордо сказал парень. – Настоящим итальянцам.
– Здорово! – Ольга не знала, как продолжить тему. – А ты по-итальянски понимаешь?
– Да почти все… – похвастался парень. – Хлеб у них «пане бьянко» или «пане тондо». А масло – «буро» или «олио», ну, «олио» – это такое мокрое, из таких зеленых маленьких штук…
– Ну ты молодец! А что у итальянцев самое вкусное? – пыталась беседовать на равных, как турист с туристом.
– Макароны, ну, потом хлеб. Ешь сколько хочешь! А еще торт у них вкусный. У нас такого не бывает!
– А сколько тебе лет?
– Через неделю десять. Мне там подарки подарят.
– Были б силы, взяла бы одного, – бестактно вставила Наташа прямо в лицо парню, обмахивая толстое потное лицо под розовой шляпой розовым кружевным платком.
Она не могла признать, что сил не было не физических, а душевных. У рублевских сил вообще еле хватало на самих себя. Видимо, поселившие их туда близкие так порезвились на воровском Олимпе, что тяжелая тень заслоняла солнце всему генеалогическому древу.
Ольга один раз играла с Наташей в благотворительность. Наташин сын списал десять компьютеров, и мамаша решилась облагодетельствовать сирот. По ее просьбе Ольга нашла приют и попросила свою дочь перевезти половину этого, как потом оказалось, технического антиквариата.
А потом Наташа уехала в Карловы Вары и два месяца не могла дать команду своему водителю, чтобы довез до сирот вторую половину. И Ольга краснела перед приютским начальством и детьми за «благотворительную неопрятность» приятельницы.
Еще была история с яблоками. Сад у Наташи был засыпан яблоками в три слоя, она предложила Ольге забрать. Ольга рассказала своей дочке, дочка дала объявление в Интернете, на него откликнулась детдомовская волонтерка.
После этого Наташа начала «болеть, быть занятой, передумывать», и Ольга потратила столько времени на то, чтобы волонтерка смогла поехать с Наташиным водителем и собрать для сирот два мешка яблок, что лучше бы купила их за свои деньги.
Она видела эгоистичную, толстую, пафосную, расфуфыренную Наташу без прикрас, но находила ей место в своем сердце. Наташа чем-то неуловимым напоминала ей собственную мать. То ли «выученной беспомощностью», то ли трогательностью странного свойства, которую не ухватишь словами.
Ольгу даже не раздражали ни банальности, которые Наташа говорила чаще, чем все остальное, ни то, как она старалась выглядеть влюбчивой постаревшей девочкой. Вот и сейчас она, как девочка- младшеклассница, влюбилась в свою подружку и наперсницу Ингу.
Инга была известным кардиохирургом и успешно потрошила «вип-сердца». Эдакая статуэтка без возраста: выглядела на тридцать пять, но давным-давно защитила докторскую. Веселая, миловидная, с легкой азиатской раскосинкой, от которой так млеет сильный пол.
Однако мужские сердца принадлежали Инге только до выписки из реанимационного отделения. И по жизни она была мать-одиночка на вечной охоте. Ольга искренне не понимала, как можно быть не замужем с такой шикарной внешностью.
– Смотри, смотри, вон моя сестра Дашка! – дернула Наташа за руку Ольгу. – Посмотри, как выпендрилась в жару в свое любимое черное!
Через ряд кресел монументально стояла объемная Даша в черно-серебряной хламиде и почти такой же, как у Наташи, шляпе, только черной. Если бы сестры оказались рядом, то выглядели бы как негатив и позитив или как черно-белые фишки домино.
– Смотри, возле нее Галька Упырева крутится! – пожаловалась Наташа. – А ведь всю жизнь была моей подругой! Дашка хочет отнять у меня все: дом, детей, подруг, этот фестиваль! Я знала, что она поедет, и поехала из принципа!
– Почему хочет отнять?
– Ей кажется, что она заслужила в этой жизни все, а я – ничего! Она и в детстве так считала и все у меня отнимала. А сейчас, видимо, с годами впадает в детство! – грустно предположила Наташа.
– Благородные синьоры, объявили посадку! Вы рискуете опоздать на итальянский карнавал? – протрубил над ними голос народного артиста Шиковского. – «На карнавал не глядите в щелку. Не забывайте вдевать в иголку красного шелку, красного шелку…»
– Какая прелесть! – бросилась к нему Наташа. – Это ваша новая роль?
– Это из Марины Ивановны. «Червонный валет», – хмыкнул крепенький, лысоватый Шиковский, подкручивая виртуальные усы.
– Из какой Марины Ивановны? – напряженно спросила Инга.
– Марина Ивановна у нас одна!
– Из Цветаевой, – подсказала Ольга.
– Ну конечно, из Цветаевой! Я сразу так и подумала. Я же читала Цветаеву, – засуетилась Наташа.
– Дяденька, вы в телевизоре снимаетесь? Мы вас видели! Распишитесь в тетрадке! – облепили Шиковского детдомовцы.
Двинувшись на посадку, Ольга наткнулась на еще одну представительницу фестивального селебрити – Олесю. Это была женщина-цунами, прославившаяся тем, что вывихнула позвоночник, неся в сумке от машины до банка миллион долларов – не доверила охраннику.
Была она тогда на высокой шпильке и не знала, чего больше бояться: того, что ее сейчас грабанут, или того, что обломится шпилька. Потому что нести миллион долларов тяжело не только морально, но и физически. Так что спинку держала ровненько, что кончилось вывихом и госпитализацией в Ингину больницу.
