Андрей выкрутил ручку газа, крикнув через плечо:
— Жаль, Паня тебя не добил, падла, — рванул по дороге.
Сразу же за мостом свернул в кусты к реке. Сзади никто не догонял. Водой смочил горевшее ухо.
— Больно, Андрюх? — спросил сзади Сергей, обламывая веточки тальника.
— Пройдёт.
— Это, видать, Колька Фетисов в него стрелял, они с Панькой дружки были. По всему он Мишку на дороге стерёг.
Они снова сели и запылили дорогой под огромными голыми холмами.
Узеево в семьдесят домов, две трети тянутся вдоль старой казанской дороги небольшой каменной улочкой, остальная треть кривыми переулками примыкает к ней, — с бесконечными сараями и заборами, обветшалыми, сложенными из дикого степного камня.
Встретил их Равиль, бригадный зоотехник, много смеялся, но ничего прямо не говорил, усадил гостей за стол. Старуха в полинявшей плюшевой фуфайке молча прислуживала, ставя на стол чистые тарелки, хлеб, ложки. Равиль показал жену и двух маленьких дочек лет семи, которые тут же шумно играли во дворе. Пришлось садиться обедать.
После обеда Равиль показал им свои сараи с нехитрой утварью. Прибежал с улицы мальчишка лет десяти, крикнул Равилю несколько слов по-татарски, убежал.
Они выехали со двора, Равиль сел в люльку, показывая дорогу.
Переулками выехали на единственную улицу, доехали до середины, остановились перед высокими воротами. Прошли во двор, Равиль ушел в дом, оставив их у крыльца. Обычный двор, чисто выметенный, замкнутый сараями, с низкими полукруглыми сверху дверьми. Стальная проволока для белья. Послышался разговор, вышли две девушки лет шестнадцати, худенькие и высокие, они засмеялись, увидев Андрея и Сергея, переговариваясь по-татарски.
— Здравствуйте, Исса Мисис, — сказал Сергей улыбнувшись. Они кивнули головами, подходя к воротам.
— Вот гуляем, — продолжал он. — Смотрим кругом, природой любуемся.
Девушки вышли за ворота, одна из них задержалась, строго сказав:
— Пришли обрезание делать, так ведите себя прилично, — она засмеялась и захлопнула дверь в воротах.
— Эта Фатьма, — шёпотом сказать Сергей, — ничего, да?
Равиль провёл их в дом, в небольшую без мебели комнату с маленьким окном, столом и несколькими стульями.
Вышел Хусаин, еще не старик, высокий бритый мужчина. Поздоровались, сели, помолчали.
Хусаин развёл руками, вдруг проговорив:
— Мне нечего вам пока сказать, я всей душой с вами, но всё это от вас зависит, решатся ли ваши люди.
Они посидели ещё немного, и все разом вдруг поднялись. Вышли во двор. Хусаин за ворота не пошёл. Подвезли Равиля до дома.
— Приезжай вечером к Сысканскому броду, как стемнеет.
Бросив мотоцикл возле реки, рубили тальник на плетень, очищая от лишних веток, кидали жерди в прицепленную тележку. В кустах Сергей вспугнул зайца, но не видел его. Заметил Андрей, бросился бежать, бросив в него топор, промахнулся. Заяц по низкой, выеденной скотом траве быстро скакал через поле, огромный и толстый.
Жерди они свалили у своего огорода, под заваливающимся плетнём. Огородами пришел мужик, стриженный под чубчик, Стоял, курил молча, рядом.
Потом вдруг сказал себе под ноги:
— Слышь-ка, Андрей, я тут думал, согласен я, давай, где надо распишусь.
Андрей усмехнулся.
— Да не надо расписываться, не на почте. Согласен и ладно.
— Делать-то что?
— Да ничего, — пожал плечами Андрей, затачивая топором жердь.
— Так я пойду, ты заходи, если что.
И снова ушёл огородами, перескакивая арыки и конопляные заросли.
Отец пристроил крышку к гробу, всё сходилось, он крикнул Андрея, и они оттащили его к стене сарая, для обивки.
— Сыроватые доски. Тяжёлый.
С веранды мать позвала ужинать, оставив накрытый стол, тут же ушла на ферму, мрачная, прихватив ведро.
Под вечер Андрей выкатил мотоцикл через передние ворота, начинало темнеть, поехал улицей к клубу. Ожидали кино, в основном молодежь: девчата, несколько парней. Андрей прошёл в клуб, здороваясь за руку с парнями, осмотрел небольшое фойе, пустой зрительный зал, выходя заметил Фатиму, в красном бархатном платье с чёрным узким галстуком-шнурком. Она стояла с подружкой возле его «Урала», переговариваясь, осматривая улицу.
Андрей уже завёл мотоцикл, тогда она чуть покосилась в его сторону, чуть улыбнувшись, показав белые зубы, но тут же отвернулась.
«Урал», стрекоча, взобрался на самый гребень холма. Открылось неровное поле с полоской лесополосы. Совсем далеко село в тучах солнце, да шум одинокого трактора.
Андрей проехал поле, дорога запетляла и вдруг сорвалась с холма вниз к реке. Он спустился в долину, не включая света, проехал вдоль реки, остановился у переката.
Прошёл к воде, окунул ладони, посидел, изредка оборачиваясь, вернулся к мотоциклу, привалившись на задок люльки. Тут вдруг заметил два мотоцикла, сливающиеся с одинокими кустами невысокой волчьей ягоды. Один из них завёлся и подъехал. За рулём сидел малознакомый татарин, в люльке Хусаин, похожий на вождя индейского племени. Хусаин вылез, и они пошли с Андреем вдоль берега. Андрей руки в карманах, Хусаин сцепил их за спиной. Они прошли до первого поворота реки, постояли, о чём-то разговаривая, пожали руки, пошли обратно.
— Только ещё одно условие, — замявшись, сказал Хусаин. — Может, оно самое главное.
Они остановились, глядя друг на друга. Андрей в глаза, Хусаин чуть в сторону.
— Ты должен жениться на любой нашей девушке, на татарке, тогда мы поверим. Любую выбирай и женись.
— Что, прямо завтра? — рассмеялся Андрей.
— Зачем завтра, ты слово дай, сначала посмотришь, выберешь?
— А если не согласится?
— Э, что говоришь, главное, незамужняя чтоб, — Хусаин тоже рассмеялся.
Они пожали друг другу ещё раз руки. Хусаин похлопал его по спине и тут же уехал. Было совсем темно.
Паньку хоронили всем селом, шли и старые и малые. Много приехало из города. Мужики попеременно несли гроб, подымаясь в гору, к кладбищу. Убивалась мать Панина страшно, больше у неё детей не было. Панька лежал в чёрном костюме с впалым животом и в белой рубахе, помолодевший, с белой чёлкой, неестественно шевелящейся на ветру. Поставили ему крест.
Вечером к Андрею пришёл Демидов. Ещё раз помянули Паньку, выпив водки. Демидов стал рассказывать.
— Вавиловы согласны, Рязановы, Кукушкины, Некрасовы, Лыковы, Потехины…
