— Следа пока не видно, — хмурясь, возразил Цветков, одной рукой все же раскладывая на столе свои карандаши. — Пока налицо только результаты их преступной деятельности. И, как видишь, весьма опасные. Серьезная группа, одним словом. Так договорились? Объединяем Лосева с Албаняном. А если потребуется…
— Все сделаем, что потребуется, — поспешил заверить Углов. — С тобой согласен, группа весьма серьезная. Весьма.
На том разговор и кончился.
Получив благословение начальства, друзья поднялись на пятый этаж и заняли свободный кабинет возле комнаты Албаняна, где в этот момент шел допрос, — помещений всюду не хватало.
Эдик, отлучившись, принес довольно пухлую папку и, развязывая ее, сказал:
— Сейчас, дорогой, будем сравнивать два, дела. Вдруг да все в цвет окажется. Ну, а ты свою, свою раскрывай. — Он кивнул на тоненькую папку в руках Лосева и выразительно пошевелил в воздухе пальцами. — Давай, купец, свой товар, не жмись.
— Какой тут товар, — вздохнул Лосев. — Слезы пока.
Он раскрыл свою папку и, пробежав глазами первую из бумаг, отложил ее в сторону, сказал:
— Давай по порядку. Как это дело возникло, с пряжей?
— Самым, понимаешь, неприятным образом возникло. Через четыре месяца после преступления, можешь представить? До того ивановцы и не знали, что банк с их счета снял семьдесят… Погоди. — Эдик порылся в бумагах, достал одну и прочел: — Семьдесят четыре тысячи пятьсот сорок семь рублей снял и, согласно платежному требованию, перечислил на счет Московского комбината. Так что москвичи спокойны, им за пряжу уплачено, а ивановцы тоже молчат, не знают, что с их текущего счета денежки — тю-тю! Через четыре месяца только узнали. Ну, тут уж, сам понимаешь, прибежали к нам. А что через четыре месяца установишь?
— Но кое-что наскребли? — поинтересовался Лосев.
— А как же, — с некоторым даже самодовольством ответил Эдик. — Скажем, приметы этих деятелей получили. Совсем, понимаешь, на твоих не похожи, особенно тот, на кого доверенность была.
— Вы ее изъяли?
— Непременно. Вот она, фальшивка. — Эдик помахал в воздухе злополучной доверенностью. — Все, как в твоем случае.
— Так. Первым делом, — Виталий задумчиво побарабанил пальцами по столу, — давай обе доверенности на сравнительную экспертизу отправим. Может, одна рука писала?
— Я себе пока сам скажу, — объявил Эдик. — Давай свою.
Он положил обе доверенности рядом. Лосев, не утерпев, поднялся со своего места и склонился над плечом Албаняна.
— Ого! — почти одновременно воскликнули оба, лишь оглянув на доверенности.
— Никакой, понимаешь, экспертизы не надо! — добавил Албанян. — А?
— М-да. Только для порядка, — согласился Виталий. — Одна рука писала.
Однако это открытие пока мало продвигало расследование, хотя стал ясен опасный масштаб дела и сама преступная группа оказалась куда больше, чем можно было вначале предположить.
— Если приезжают разные люди, — сказал Албанян, — значит, должен быть центр, должен быть главарь. — И без всякого перехода спросил: — Следователь у тебя из прокуратуры?
— А как же? Убийство.
— Ясно. Но сейчас давай вдвоем помозгуем. Потом доложим. Пока идет розыск, мы, пожалуй, похитрее следователя будем. Наш хлеб.
— Хлеб общий, — махнул рукой Виталий. — И не сладкий. Ты мне вот что скажи. Как этот отпуск груза оформляется?
— По доверенности, ты же видишь?
— Это понятно. А разве любое предприятие может такую доверенность оформить? Тут ведь какая-то плановость есть.
— Само собой, — кивнул Эдик и расположился поудобнее. — Вот гляди. Для производства, допустим, кондитерских изделий нужна лимонная кислота, так? И кондитерская фабрика заранее знает, что она является фондодержателем этой кислоты на таком-то заводе, где она производится. И только там фабрика эту кислоту может получить в течение данного года, причем определенное количество тонн. Все, понимаешь, планируется.
— Выходит, эти жулики заранее знали, какая тут, в Москве, требуется доверенность, от какого предприятия.
— Выходит, так.
— А откуда они это могли узнать? Кто им мог дать такую информацию? Ведь постороннему человеку ее не дадут, например, в министерстве… Какое тут может быть министерство?
— Пищевой промышленности, — подсказал Эдик. — Ясное дело, никто там этой информации постороннему не даст. Тут свой человек нужен.
— Свой или… не свой, но… так, так, так, — задумчиво произнес Лосев. — Ну, а на заводе, производящем эту самую кислоту, знают всех своих фондодержателей?
— Само собой, — пожал плечами Албанян. — И знают, кто и сколько уже выбрал из своего фонда в этом году. — Он подумал и сказал: — Но есть еще один возможный источник информации. Это сами фондодержатели. Допустим, та же кондитерская фабрика. Достаточно иметь своего человека в бухгалтерии, чтобы вовремя состряпать доверенность и получить строго фондируемую кислоту.
— Да, пожалуй, ты прав. Это третий канал информации, — согласился Лосев.
— Но ты обрати внимание, — возмущенно воскликнул Эдик, — на чем все эти опаснейшие преступления держатся! Исключительно на безответственности, формализме и равнодушии, полнейшем равнодушии! Человеку наплевать, не его карман! Вот я его спрашиваю, там, в бухгалтерии: «Как вы доверенность читали? Ведь в штампе неверно названо это Ивановское объединение!».
— Жулики тоже знают, с кем имеют дело, — вставил Виталий.
— Точно! — Эдик сделал выразительный жест, словно поймал Виталия на слове. — А этот деятель в бухгалтерии на меня таращится и говорит: «Да кто же штампы по буквам читает? Тем более, они всегда слепые». Я говорю: «Ну, а почему вы отпустили пять с половиной тонн пряжи из фонда следующего квартала? Бывало так раньше?» «Могу посмотреть, — говорит. — Но вообще это не моя компетенция». «Так вы бы посоветовались с теми, чья это компетенция», — говорю. «Что вы, — отвечает, — если я по каждому такому случаю буду еще советоваться… да у меня и так работы выше головы». А у самого на столе, под папкой, «Футбол — хоккей» лежит, я же вижу. Вот так и работают. Это же бедствие, ты пойми! Ведь не десятка летит, не сотня, не тысяча даже. Это сотни тысяч рублей летят по всей стране!
Эдик вскочил и заходил по кабинету.
— Да… Воспитывать людей надо, — вздохнул Лосев.
— Воспитывать? — Эдик остановился перед ним, сунув руки в карманы, и иронически поглядел сверху вниз. — Судить надо, штрафовать, сажать. Тогда, может, и дойдет.
— Нет, воспитывать. Учить добросовестности, со школы учить, с детского сада даже.
— Эх, философ! — Эдик с сожалением посмотрел на Лосева. — Да пока мы будем с детского сада учить, взрослые лопухи полстраны дадут растащить. Ты как будто не по земле ходишь.
— Слушай, — спросил Лосев, занятый своими мыслями. — А куда они такую уйму кислоты девают, как ты думаешь?
— Я, дорогой, не думаю, я знаю, — важно объявил Албанян. — Они ее дельцам подпольным продают. Такая, понимаешь, водится мелкая порода жуликов, но очень вредная. Гонят левый товар. Ну, левый товар, это ты понимаешь?
— Это теперь уже всякий понимает, — усмехнулся Лосев. — И большой с этого доход у них?
— Ого! Нулей больше, чем пальцев на руке. И потому за сырье они могут отвалить в два, в три раза больше, чем оно стоит.
— Ничего себе, мелкая порода! — обеспокоенно воскликнул Лосев. — Они же могут на корню все купить!
— Ну-ну. Преувеличивать тоже нельзя, дорогой. Мы им особенно дышать не даем, Не наша служба
