хладнокровно приговорившая добросердечного Матье к медленной ужасной смерти, безнаказанно гуляет на свободе. Но ей так был нужен Жак, что она решила не проявлять своего недовольства.
Стараясь не думать о том, что бегство Амандины означало прибавление в стане ее врагов, она беспечно пожала плечами.
– То, что брат у вас, это уже неплохо… Это поможет вам разыскать сестрицу. Она больше не опасна для дядюшки. Если он от нее не вылечился после всего, что пережил, то нечего и говорить о мужском благоразумии.
– Не существует благоразумного мужчины, если речь идет о желанной женщине, – ответил Руссе таким мрачным тоном, что Катрин, опасаясь, как бы снова он не вздумал приставать к ней, сделала вид, что не расслышала, и направилась к выходу. Капитан со вздохом проводил ее.
…И слезы короля
Башня была невысокой, но лестница казалась бесконечной. Факел в руке стражника, указывающего путь, горел плохо, дымил, почти ничего не было видно. Молодая женщина старалась не споткнуться на старых ступенях. Стояла тихая холодная ночь. Осенняя сырость ощущалась даже в башне. Катрин радовалась, что захватила теплую одежду и плотную накидку. Достать мужской костюм оказалось проще простого. Катрин отвела Беранже к портному и прилично одела его. Он сильно подрос, и его размер стал несильно отличаться от размера хозяйки.
– В любом случае вам нужно было покупать зимнюю одежду, – ответила она на его возражения. – Выбирайте сами, но отдавайте предпочтение неброской расцветке, – скромно добавила она, зная любовь юноши к ярким цветам.
Получилось неплохо. Беранже понравился кафтан и штаны сочного зеленого цвета. Это был цвет герцогской гвардии, он прекрасно сочетался с золотистыми волосами Катрин и с его темно-каштановой шевелюрой. Черная накидка и зеленая шапочка дополняли ансамбль. Переодетой таким образом Катрин не стоило никакого труда выдать себя за молодого Алена де Майе, кузена капитана.
Если бы не топот ног, в башне было бы тихо, как в склепе. Эта тишина еще больше усиливала необъяснимое беспокойство, которое Катрин испытала, выходя из дворца Морель-Совгренов. Быть может, оно было вызвано исчезновением Готье.
Беранже напрасно прождал его весь вечер.
– Где он? Куда он пошел? – постоянно повторял он.
Хозяйка старалась его отвлечь, демонстрируя спокойствие, которого она на самом деле не испытывала. Она бы дорого дала за то, чтобы ответить на вопросы пажа. Хорошо зная притоны Дижона, она понимала, что любой мог пропасть там среди бела дня, не оставив никаких следов, так же как и в парижском Дворе Чудес. С тяжелым сердцем отправилась она к Новой башне. Ночь, видимо, будет долгой. Если по возвращении она не увидит Готье, то отправится на его поиски.
Добрались до лестничной площадки. Солдат, шедший впереди, остановился перед дверью, укрепленной железными задвижками и огромными замками. Рядом, вперив горячий взор в стену, на табуретах сидели двое стражников. Провожатый сказал что-то через решетчатое отверстие, украшающее дверь, которая тотчас же отворилась. Катрин увидела довольно большую комнату, окна которой сплошь были покрыты такой частой решеткой, что почти не пропускали дневного света.
Комната была скромно обставлена: простая кровать, широкий стол с двумя скамьями и большой сундук без всяких украшений. Единственной роскошью был узкий камин, где горело несколько поленьев, да шахматная доска на столе между двумя сидящими мужчинами. Перед камином, свернувшись клубком, спала пушистая собака.
Раздался громкий голос Руссе.
– Кузен, как неожиданно! Когда мне о вас доложили, я не поверил своим ушам. Вы так далеко уехали от милого вашему сердцу Пуату?
Он поднялся и так сильно хлопнул вошедшего по спине, что тот закашлялся.
– Мне необходимо серьезно поговорить с вами о наших родных, кузен, а у меня так мало времени, – ответила Катрин, довольная тем, что небо наградило ее мягким, низким голосом. Разговаривая с Руссе, она не могла оторвать взгляда от другого человека, сидящего за столом и обдумывающего следующий ход.
Она знала, что ему было двадцать семь лет, но он казался моложе, хотя был коренаст и крепкого телосложения. Видимо, виной были белокурые волосы, мягкие, как у младенца, свежая кожа и огромные глаза такой необыкновенной голубизны, что забывалось, что они были несколько навыкате. Кроме природного изящества, ничто не говорило о его королевском происхождении: он оброс, одежда была в беспорядке. Рене д'Анжу не обратил никакого внимания на вошедшего, его королевское достоинство было оскорблено бесцеремонностью Жака де Руссе, принимающего частные визиты в его камере.
Дабы привлечь его внимание, Катрин добавила:
– Тысяча извинений за мою настойчивость, я вовсе не хочу показаться назойливым. Кузен, не могли бы вы принять меня в другом месте?
– Мы, монсеньор и я, только что начали партию, и очень не хотелось бы прерывать ее. К тому же, мой дорогой Ален, я сначала испросил у короля на то разрешение.
Король Рене д'Анжу бросил холодный и безразличный взгляд на Катрин.
– Пожалуйста, сеньоры… но я вас прошу забыть о моем присутствии. Я подумаю над продолжением партии, а вы сможете спокойно поговорить, сидя на этом сундуке. Так, – добавил он с королевским высокомерием, – мы не будем мешать друг другу.
– Монсеньор очень добр. Эй, солдат, узнайте, что это нам никак не принесут кувшинчик вина. Проследите, чтобы нам его сейчас же подняли!
Солдат вышел. Катрин последовала за Руссе к указанному сундуку, ее низкий поклон не удостоился даже взгляда пленника. Дверь закрылась с тем же грохотом задвижек и замков, что и раньше. Чтобы убедиться в полной безопасности, Руссе подошел к окошечку, затем вернулся, улыбнувшись Катрин, которая не отрывала от него глаз. В порыве она бросилась на колени перед узником, срывая перчатку с левой руки, чтобы показать заветный изумруд.
– Сир, – прошептала она, – да соблаговолит ваше величество уделить мне минуту для беседы! Меня послала ваша августейшая мать.
Рене д'Анжу вскочил. Он повернулся к Руссе, все еще стоявшему у двери.
– Но… что это значит?
Капитан улыбнулся:
– Я бы не осмелился, сир, допустить к вашему величеству моего кузена, каким бы хорошим он ни был… и вот у ног вашего величества прелестный посланник от королевы Иоланды, вашей матери.
– Моей матери?
– Да, сир, – горячо ответила Катрин, – ваша мать оказала мне честь своим доверием, дав мне это кольцо со своим гербом… и послание!
В ее руках появилось письмо. Рене жадно схватил его, сорвал печать, развернул лист, наклонившись поближе к свече, чтобы лучше видеть.
Катрин увидела, как дрожат его руки. Это были первые новости за несколько месяцев, которые он получил от матери. Его сильное волнение растрогало молодую женщину.
Закончив чтение, он нежно поцеловал подпись, сложил письмо и сунул его за ворот камзола. Затем он повернулся к коленопреклоненной Катрин, посмотрел на нее долгим взглядом, не произнося ни слова.
– Сир… – начала было она вопреки этикету. Одно это слово возымело действие. Рене д'Анжу вздрогнул, как будто проснувшись, и покраснел.
– О! Простите меня! – воскликнул он, наклоняясь к ней, чтобы помочь подняться. – Вы решите, что я мужлан, – добавил он с улыбкой, которая сразу напомнила о его молодости. – Женщину! Такую молодую и красивую я держу у своих ног!
– Вы знаете, кто я?
Он рассмеялся. Смех его был таким звонким и заразительным, что сразу развеял мрачную обстановку.
– Не такое уж это чудо. Королева, моя мать, называет вас госпожой де Монсальви и узнаваемо описывает, несмотря на этот нелепый наряд. Не могли бы вы на минуту снять эту мантию и капюшон, чтобы я мог лучше вас разглядеть? Я так давно не видел красивых женщин, а моя мать пишет, что не найти
