висит у него на поясе. Он стоит в дверном проеме, как будто раздумывая, заходить или нет. Он держит нераскрытую сумку с едой и флягой и перчатки Цинны. Он не будет принимать подарки, потому что злится на меня. Я совершенно точно знаю, что он чувствует. Разве не так же я поступала со своей матерью?
Я смотрю в его глаза. Его характер не может скрыть под маской боль от чувства предательства, которое он испытывает из-за моей помолвки с Питом. Наша встреча сегодня – последний шанс для меня не потерять Гейла навсегда. Я могла бы потратить часы на попытки объяснить, и даже потом он, возможно, откажется от меня. Вместо этого я начинаю с главного в моей защите.
– Президент Сноу лично угрожал убить тебя, – говорю я.
Гейл слегка приподнимает брови, но на его лице, на самом деле, нет никакого страха или удивления.
– Кого-нибудь еще?
– Ну, вообще-то он не давал мне копию списка. Но могу предположить, что он включает в себя обе наши семьи, – говорю я.
Этого хватает, чтобы он подошел к огню. Он садится перед очагом и начинает греться.
– Если не что?
– Если ничего теперь, – говорю я. Очевидно, это требует несколько большего количества объяснений, но я понятия не имею, с чего и каким образом начать. Так что, я просто сижу и уныло смотрю в огонь.
После минуты такого времяпрепровождения Гейл нарушает тишину:
– Ладно, спасибо за предупреждение.
Я поворачиваюсь к нему, собираясь удержать, но попадаю в ловушку его глаз. Я ненавижу себя за то, что улыбаюсь. Это не веселый момент, но я, полагаю, никто не может осудить меня за это. Все равно мы все будем уничтожены.
– У меня действительно есть план, ты же знаешь.
– О да, держу пари, что просто потрясающий, – говорит он, бросая перчатки мне на колени. – Вот. Мне не нужны старые перчатки твоего жениха.
– Он не мой жених. Это всего лишь часть игры. И это не его перчатки, а Цинны.
– Тогда верни их. – Он надевает перчатки, сгибает пальцы. – По крайней мере, я умру в комфорте.
– Оптимистично. Конечно, ты не знаешь ничего из того, что произошло, – говорю я.
– Ну, так приступай, – произносит он.
Я решаю начать с вечера, когда мы с Питом были коронованы как победители Голодных Игр, и Хеймитч предупредил меня насчет гнева Капитолия. Я рассказываю ему о беспокойстве, которое преследовало меня даже, когда я вернулась домой, о президенте Сноу в моем доме, убийстве в Одиннадцатом Дистрикте, о напряжении в толпах, о последнем отчаянном усилии – помолвке, о президентском знаке, говорящем о том, что всего этого было недостаточно, что мне придется заплатить.
Гейл ни разу не перебил меня. Пока я рассказываю, он убирает перчатки в карман и превращает еду из сумки в обед для нас. Режет хлеб и сыр, убирает сердцевину из яблок, отправляет каштаны в огонь, чтобы те поджарились. Я смотрю на его красивые руки, умелые пальцы. Покрытые шрамами, такими же, какие были у меня, пока Капитолий не стер их все с моего тела, но сильные и ловкие. Руки, которые орудуют на угольных шахтах, очень точно устанавливают самые сложные ловушки. Руки, которым я доверяю.
Я делаю паузу, чтобы глотнуть чая из фляги, прежде чем рассказать ему о своем возвращении домой.
– Да уж, наломала ты дров, – говорит он.
– Я еще не закончила, – отвечаю ему я.
– На сегодня я услышал достаточно. Давай уже переходить к этому твоему плану, – говорит он.
Я делаю глубокий вдох.
– Мы сбежим.
– Что? – спрашивает он. Я действительно застала его врасплох.
– Мы идем в лес и сбегаем в него, – говорю я. Выражение его лица невозможно понять. Он начнет смеяться надо мной, отвергая это как глупость? Я собираюсь спорить, подготавливая аргументы. – Ты же сам говорил, что считаешь, что мы смогли бы это сделать! В то утро Жатвы. Ты сказал…
Он подходит ко мне, и я чувствую, как меня отрывают от земли. Комната начинает кружиться, и мне приходится обхватить руками Гейла за шею, чтобы удержаться. Он счастливо смеется.
– Эй! – протестую я, но тоже смеюсь.
Гейл ставит меня на землю, но не позволяет отпустить его.
– Хорошо, давай сбежим, – говорит он.
– Серьезно? Ты не считаешь это безумием? Ты пойдешь со мной? – Некоторая часть груза моих проблем теперь переходит на плечи Гейла.
– Я считаю это безумием. Но я все равно пойду с тобой. – Он согласен с этим. И не просто согласен, а рад. – Мы можем сделать это. Я знаю, что можем. Давай сделаем это прямо сейчас и никогда не вернемся.
– Ты уверен? – спрашиваю я. – Потому что это все довольно сложно... С детьми и со всеми. Мне не хотелось бы пройти пять миль [13]в лес, когда ты…
– Я уверен. Я совершенно, абсолютно, на сто процентов уверен. – Он наклоняется, чтобы прикоснуться своим лбом к моему, и притягивает меня ближе. Его кожа, все его существо, излучает тепло оттого, что мы так близко к огню, и я закрываю свои глаза, впитывая его теплоту. Я вдыхаю запах его мокрой от снега кожи, и дыма, и яблок, запах всех зимних дней, которые мы делили до Игр. Я не пытаюсь отстраниться. В конце концов, почему я должна? Его голос снижается до шепота:
– Я люблю тебя.
Именно поэтому.
Я никогда не могла определить, когда может произойти нечто подобное. Оно случается слишком быстро. В одну секунду ты предлагаешь план спасения, а в следующую… тебе приходится иметь дело с чем-то вроде этого. Я выдаю, должно быть, самый худший из всех вариантов ответа:
– Я знаю.
Это звучит ужасно. Как я полагаю, он не может не любить меня, но я не чувствую ничего подобного в ответ. Гейл начинает отстраняться, но я удерживаю его.
– Я знаю! И ты… Ты знаешь, что значишь для меня. – Этого недостаточно. Он отцепляет мои руки. – Гейл, я не могу думать ни о чем другом сейчас. Все, о чем я думаю, каждый день, каждую минуту, с тех пор, как они вытянули имя Прим на Жатве, это то, как мне страшно. И, кажется, не остается места ни для чего, кроме этого. Если бы мы могли оказаться в месте, где безопасно, возможно, это изменилось бы. Я не знаю.
Я могу видеть, как он проглатывает свое разочарование.
– Значит, мы пойдем и найдем его. – Он возвращается к очагу, где начинают подгорать каштаны. Он переворачивает их на огне. – Придется долго убеждать мою маму.
Полагаю, он в любом случае по-прежнему собирается идти. Но счастье исчезло, оставив вместо себя такое знакомое напряжение.
– Мою тоже. Мне просто нужно заставить ее понять причину. На это потребуется много времени. Убедиться, что она осознает, что у нас нет другого выхода.
– Она поймет. Я много наблюдал за ней и Прим во время Игр. Она не скажет тебе нет, – говорит Гейл.
– Надеюсь. – Температура в доме, кажется, упала на двадцать градусов за какие-то секунды. – Вот Хеймитч будет реальной проблемой.
– Хеймитч? – Гейл отвлекается от каштанов. – Ты же не позовешь его с нами?
– Я должна, Гейл. Я не могу оставить его и Пита, потому что их… – Он пронзает меня сердитым взглядом. – Что?
– Прости, но я не знал, насколько большой будет наша компания, – огрызается он.
– Потому что их замучают до смерти, пытаясь узнать, где я, – говорю я.
– А что насчет семьи Пита? Они никогда не пойдут. На самом деле они, вероятно, не смогут дождаться, чтобы донести на нас. Мне кажется, он достаточно умен, чтобы понимать это. Что, если он решит остаться? – спрашивает Гейл.
Я стараюсь казаться безразличной, но мой голос звучит надтреснуто:
– Тогда он останется.
– И ты оставишь его здесь?
– Чтобы спасти Прим и маму – да, – говорю я. – В смысле – нет! Я заставлю его пойти!
– А меня? Оставишь ты меня? – Выражение лица Гейла определить теперь невозможно. – Если я не смогу убедить свою мать потащить троих детей в дикие леса зимой.
– Хейзелл не откажется, она поймет, – говорю я.
– Представь, что она не поймет, Китнисс. Что тогда? – требует он ответа.
– Тогда ты заставишь ее, Гейл. Ты считаешь, что я преувеличиваю? – Я тоже повышаю голос, злясь.
– Нет. Не знаю. Может быть, президент просто манипулирует тобой. Я имею в виду, как он устраивал вашу свадьбу. Ты же видела, как реагировала толпа Капитолия. Я сомневаюсь, что он может позволить себе убить тебя. Или Пита. Как он собирается выйти из этого? – говорит Гейл.
– Ну, с восстанием в Восьмом Дистрикте, сомневаюсь, что у него есть много времени, чтобы выбирать мой свадебный торт! – кричу я.
Слова вылетают из моего рта, хотела бы я вернуть их. Они мгновенно действуют на Гейла.
– Восстание в Восьмом? – произносит он почти неслышно.
Я пытаюсь пойти на попятный. Снять с него напряжение.
– Не знаю, действительно ли это восстание. Скорее волнение. Люди на улицах… – говорю я.
Гейл хватает меня за плечи.
– Что ты видела?
– Ничего. Лично. Я только слышала кое-что. – Как всегда этого слишком мало, слишком поздно. Я сдаюсь и рассказываю ему: – Я видела кое-что по телевизору мэра. Я не должна была. Толпа, пожары и Миротворцы, отстреливающие людей. Но они сопротивлялись… – Я прикусываю губу и изо всех сил стараюсь описать картину дальше. Но вместо этого я громко произношу слова, которые съедали меня изнутри: – И это моя ошибка, Гейл. Это из-за того, что я сделала на арене. Если бы я только убила себя этими ягодами, ничего этого не случилось бы. Пит, вероятно, вернулся бы домой и спокойно жил, и все остальные тоже были бы в безопасности.
– В безопасности для чего? – говорит он более мягким тоном. – Чтобы голодать? Работать как рабы? Посылать своих детей на Жатву? Ты не причинила людям вред, ты дала им возможность. Им просто нужно быть достаточно храбрыми, чтобы воспользоваться ей. В шахтах уже говорят об этом. Люди, которые хотят бороться. Разве ты не видишь? Это
