еще, но нам пора идти.
– Пошли, – говорю я, подхватывая его одной рукой и беря сумку с добычей в другую, и тащу их обоих на улицу. Кот вырывается на свободу, и вот он уже исчезает под кустарником.
Туфли жмут пальцы, пока я иду по улице Шлака. Срезаю пару переулков, проходя через задние дворы, и добираюсь до дома Гейла в считанные минуты. Его мать – Хейзелл – замечает меня через окно, рядом с которым она склонилась над раковиной. Она вытирает свои руки и снимает передник, чтобы встретить меня у двери.
Мне нравится Хейзелл. Я уважаю ее. Взрыв, убивший моего отца, разорвал и ее мужа, оставив ее с тремя мальчишками и ребенком, который вот-вот должен был родиться. Прошло меньше недели после того, как она родила, когда она вышла на улицу в поисках работы. Шахты – не выход, когда у тебя на руках новорожденный ребенок, о котором нужно постоянно заботиться, но ей удалось стать прачкой для некоторых горожан. В четырнадцать лет Гейл – самый старший ребенок в семье – стал ее главой. Он выписывал тессеры, которые обеспечивали им скудную поставку зерна и масла в обмен то, что его имя лишний раз появлялось в списках для Жатвы. Ко всему прочему, уже тогда он был искусным охотником. Но всего этого не было достаточно, чтобы содержать семью из пяти человек, если бы ни Хейзелл и работа ее рук, до крови ободранных об стиральную доску. Зимой ее ладони становились настолько красными и потрескавшимися, что кровоточили при малейшем прикосновении. Так бы все и продолжалось, если бы не бальзам, придуманный моей мамой. Но они, Хейзелл и Гейл, совершенно точно решили, что другие дети – двенадцатилетний Рори, девятилетний Вик и четырехлетняя Пози[1] – никогда не будут брать тессеры. Хейзелл улыбается, когда видит дичь. Она берет бобра за хвост, ощущая его вес.
– Он пойдет на отменное тушеное мясо.
В отличие от Гейла, она не имеет ничего против нашей охотничьей договоренности.
– И шкура отличная, – говорю я.
Мне нравится быть здесь, с Хейзелл. Как обычно оценивать достоинства пойманной дичи. Она наливает мне травяного чая, я благодарно сжимаю свои замерзшие пальцы вокруг чашки.
– Знаете, когда я вернусь из Тура, я могла бы иногда брать с собой Рори. После школы. Учить его стрелять.
Хейзелл кивает:
– Это было бы прекрасно. Гейл свободен только по воскресениям и, думаю, он предпочитает посвящать их тебе.
Я не могу ничего поделать и чувствую, как краснеют мои щеки. Вряд ли кто-нибудь знает меня лучше Хейзелл. Знает, как мы с Гейлом связаны. Я уверена, что многие полагали, что рано или поздно мы с Гейлом поженимся, даже несмотря на то, что я никогда не давала поводов так думать. Но это было до Игр. До того, как мой напарник-трибут Пит Мелларк объявил на всю страну, что он безумно влюблен в меня. Этот роман стал основной стратегией для нашего выживания на арене. Только для Пита это была не просто стратегия. И я не уверена, чем же это было для меня. Но я точно знаю теперь, что для Гейла это было очень болезненно. Я напрягаюсь от мысли, что в Туре нам с Питом вновь предстоит изображать влюбленных.
Я проглатываю свой чай, несмотря на то, что он слишком горячий, и отодвигаюсь от стола.
– Мне пора. Нужно еще привести себя в надлежащий вид для камер.
Хейзелл обнимает меня:
– Насладись едой.
– Обязательно, – отвечаю я.
Следующая остановка – Котел, где я обычно сбываю большую часть своей добычи. Несколько лет назад это был склад для хранения угля, но когда им перестали пользоваться, он стал местом для незаконной торговли нескольких человек, а затем и вовсе превратился в полностью заполненный черный рынок. Если он и привлекает криминальных элементов, то, полагаю, я одна из них. Охота в лесах за пределами Дистрикта-12 – нарушение как минимум дюжины законов, а это карается смертью.
Хотя они никогда не упоминали об этом, я должна людям, которые часто посещают Котел. Гейл рассказал мне, что Сальная Сэй, пожилая женщина, готовящая супы, была первой из коллекции наших с Питом спонсоров во время Игр. Изначально предполагалось, что этим займется только Котел, но многие люди услышали об этом и захотели войти в долю. Я не знаю, сколько их было, но цена любого подарка на арене непомерна. Все, что я знаю, это то, что таким образом решалось, выживу я или нет.
По-прежнему странно открывать дверь Котла с пустой сумкой для дичи, которой собираюсь торговать, и вместо этого чувствовать полный карман монет около бедра. Я стараюсь обойти так много лотков, сколько вообще возможно, чтобы сделать покупки: кофе, булочки, яйца, пряжа и масло. Машинально покупаю три бутылки ликера у однорукой женщины по имени Риппер[2], жертвы несчастного случая, которая была достаточно умна, чтобы остаться в живых.
Ликер не для моей семьи. Он для Хеймитча – нашего с Питом ментора на Играх. Он неприветлив, жесток и большую часть времени пьян. Но он выполнил то, что от него требовалось, даже больше, чем требовалось – впервые за всю историю Игр победить позволили двум трибутам. Так что, независимо от того, какой он, я должна Хеймитчу. И так будет всегда. Я беру белый ликер потому, что несколько недель назад он закончился, и его не продавали, Хеймитч прибежал к нам, весь трясущийся и кричащий из-за вещей, видимых только ему. Он до смерти напугал Прим, и, если честно, для меня тоже не было большим удовольствием лицезреть его таким. С тех пор я держу ликер про запас, на тот случай, если снова возникнет его нехватка.
Крэй, наш Глава Миротворцев, хмурится, видя меня с бутылками. Он пожилой человек с прядями серебряных волос, зачесанных набок и свисающих на его ярко-красное лицо.
– Это слишком для тебя, девочка.
Ему видней. После Хемитча, Крэй пьет больше всех, кого я когда-либо встречала.
– Моя мама использует его для лекарств, – говорю я безразлично.
– Ну ладно, хотя это пустая трата, – отвечает он, бросая на прилавок монету для бутылки.
Когда я дохожу до лотка Сальной Сэй, я усаживаюсь за прилавок и заказываю суп, который выглядит как смесь тыквы и бобов. Миротворец Дариус походит и тоже покупает тарелку, пока я ем. Он мой любимец среди миротворцев. Его авторитет отлично сочетается с хорошим чувством юмора. Вероятно, ему больше двадцати, но он не кажется многим старше меня. Что-то ребяческое есть в его улыбке и огненно-рыжих волосах, торчащих в разные стороны.
– А разве тебе не следует быть в поезде? – спрашивает он меня.
– Они заберут меня в полдень, – отвечаю я.
– А разве ты не должна выглядеть лучше? – задает вопрос он громким шепотом.
Я не могу не улыбнуться в ответ на его поддразнивание, несмотря на мое настроение.
– Не волнуйся, к тому времени, когда они закончат со мной, я буду неузнаваема.
– Отлично! – говорит он. – Давайте покажем для разнообразия стране немного гордости нашего Дистрикта, мисс Эвердин. А? – Он качает головой в сторону Сальной Сэй в ложном неодобрении и уходит, чтобы присоединиться к своим друзьям.
– Я хочу получить свою тарелку обратно, – кричит Сальная Сэй ему в след, но из-за смеха она не кажется слишком строгой. – Гейл собирается провожать тебя? – спрашивает она меня.
– Нет, его не было в списке, – говорю я. – Но все же в воскресенье я его видела.
– Думаю, он мог бы попасть в список. Он же теперь твой кузен, – произносит она с усмешкой.
Это еще одна ложь, придуманная Капитолием. Когда мы с Питом попали в восьмерку финалистов Голодных Игр, они послали репортеров, чтобы сделать личные истории о нас. Когда они спрашивали о моих друзьях, все отправляли их к Гейлу. Но это было бы не очень кстати иметь лучшего друга Гейла в то время, как я разыгрывала свой роман на арене. Гейл был слишком красив, слишком мужчина и не слишком готов спокойной улыбаться и играть на камеру. Мы действительно похожи друг на друга, хотя и не совсем. Мы выгладим как большинство в Шлаке. Темные прямые волосы, смуглая кожа, серые глаза. Вот так какой-то гений сделал его моим кузеном. Я не знала об этом, пока мы не оказались здесь, дома, на платформе и моя мама не сказала:
– Твоим кузенам не терпится увидеть тебя.
Я повернулась и увидела Гейла с Хейзелл и всеми детьми, ждущих меня. И что я тогда могла сделать, кроме того, чтобы продолжить эту игру?
Сальная Сэй в курсе, что мы с Гейлом не связаны кровными узами, но многие из тех, кто знал нас в течение многих лет, кажется, уже забыли об этом.
– Не могу дождаться, когда все это кончится, – шепчу я.
– Знаю, – говорит Сальная Сэй. – Но тебе лучше пойти и довести это дело до конца. Не следует опаздывать.
Начинает падать легкий снег, пока я пробираюсь к Деревне Победителей. Это приблизительно пол мили[3] от центральной площади города, но ощущение, что ты попадаешь в совершенно другой мир.
Это отдельный район, окруженный зеленой растительностью и усеянный цветущими кустарниками. Здесь стоит двенадцать зданий, каждое из которых может вместить десять таких домов, как тот, в котором я выросла. Девять стоят пустыми, как и всегда. Три используемых принадлежат Хеймитчу, Питу и мне.
В зданиях, где живут моя семья и Пит, жизнь бьет ключом. Из окон льется свет, из труб идет дым, на дверях прикреплено яркое цветное зерно как украшение для наступающего Праздника Урожая. Но дом Хеймитча, несмотря на заботу садовника, выглядит заброшенным и запущенным. Я встаю перед его парадной дверью, зная, что дальше будет грязно, и толкаю ее.
Мой нос тут же сморщивается от отвращения. Хеймитч отказывается впустить любого, кто сделает уборку, и отказывается делать ее сам. За эти годы запахи ликера и рвоты, вареной капусты и сожженного
