стремительным развитием действия, но и нарастанием все более драматических переживаний, все более мучительных и сложных настроений героев. Люди Клейста живут в мире, полном опасностей и тревог. Это накладывает свой отпечаток на их беспокойное, тревожное сознание, мастерски изображенное автором. Дыхание социальных катастроф — войны, революции — чувствуется в лучших новеллах Клейста. Оно обостряет эмоции персонажей его новелл, делая их участниками больших событий, в ураган которых вовлечены их судьбы. Трагическое начало, очень ощутимое в новеллах Клейста, связывает их воедино с его драматургией.
Клейст — один из создателей немецкой новеллы. В развитии немецкой прозы XIX–XX веков его новелла сыграла исключительно большую роль.
В 1808–1810 годах писатель опубликовал — большей частью анонимно — несколько пылких антифранцузскнх памфлетов, интересных обличением грабительской политики Наполеона.
В 1809 году Клейст написал «Катехизис немцев» по образцу испанских изданий, призывавших народ к сопротивлению французам[1]. Составленный в виде вопросов и ответов, полных то едкой иронии, то глубокой горечи, то подлинного пафоса, «Катехизис» Клейста относится к числу выдающихся образцов немецкой патриотической публицистики 1807–1813 годов.
Клейст порицал в «Катехизисе» немецких монархов, «забывших свой долг перед отчизной», и поучал немцев не повиноваться им, пока монархи не вернутся к исполнению этого долга — войне против Франции. Призывая к беспощадной борьбе с Бонапартом, Клейст отделял французов от императора: французы — враги немцев лишь до тех пор, поучает его «Катехизис», пока Наполеон — их император.
Но в «Катехизисе» сказались и противоречия Клейста. Критика «князей» у Клейста лишена социальных мотивов. В Наполеоне он, подобно другим немецким литераторам из дворянского лагеря, видел «исчадие ада», воплощение некоего мистического злого начала. «Восстановленная» Германия представлялась ему в виде германской империи, в которой были бы объединены немецкие государи под верховной властью австрийского императора, которого Клейст называет императорам немцев.
Тесно связаны с событиями 1808–1809 годов и две драмы Клейста — «Битва Германна» (1808) и «Принц Гомбургский» (1810).
В одном из памфлетов Клейст сравнивал положение народов Европы, завоеванных Наполеоном, с положением народов, покоренных Римской империей. Это сравнение развернуто в драме «Битва Германна». Заботливо относясь к историческим подробностям, воссоздающим картину жизни древних германцев и римского войска, Клейст проводит прямую параллель между французской империей и империей Августа, между состоянием германских племен, враждующих друг с другом, втянутых в орбиту римской политики, и политическим положением Герма-
нии в 1800-х годах. Пафос драмы в мечте об общенемецком восстании, которое свергнет чужеземное иго, освободит и сплотит Германию. Эти идеи высказывает герой драмы — вождь херусков Германн — Арминий. В нем воплощен идеал Клейста, но это не просто абстрактное выражение политической программы писателя, а художественный образ. Не раз Германн показан живым человеком, поступающим как вождь германских варваров, приобщившимся к римской цивилизации, стоящим по опыту и образованию выше собратьев — грубых, несдержанных, себялюбивых.
С подлинным драматизмом показаны перипетии битвы в Тевтобургском лесу. Новым для немецкой литературы были обобщенные образы масс римских солдат — испытанного войска колонизаторов, и обобщенный образ восставших германских племен как народной рати, мстящей за вековое унижение.
Наряду с этим в «Битве Германна» резко сказались националистические тенденции Клейста. Восхищаясь германскими богатырями, он порою превращается в восторженного певца их жестокости. Их варварство становится у Клейста выражением их силы, непосредственности, противопоставляется упадочной утонченности римлян. Тщательно выписывая подробности исторических и вымышленных эпизодов, Клейст впадает в натурализм, черты которого были заметны еще в его ранних драмах. Картины тевтобургского побоища превращаются в упоенное изображение массового истребления римлян. Недаром именно эту пьесу Клейста особенно эффектно ставили режиссеры немецкого натуралистического театра в годы, предшествовавшие первой мировой войне. Некоторых деятелей буржуазного театра привлекла возможность истолковывать всю драму в наигерманском духе.
Талантлива, но глубоко противоречива и другая драма Клейста — «Принц Гомбургский», в центре которой изображение битвы при Фербеллине (1678). В этой битве войска курфюрста Бранденбургского Фридриха Вильгельма, основателя прусского королевства, нанесли серьезное поражение шведам.
Если официальные историки Пруссии — Бранденбурга утверждали, что битва была выиграна самим курфюрстом, то в изображении Клейста победа завоевана молодым полководцем — принцем Гомбургским и его солдатами — вопреки распоряжению курфюрста. Гомбург разбил шведов потому, что ослушался приказа курфюрста, посмел пойти против его воли. Если бы приказ был исполнен пунктуально, без учета изменившейся обстановки, не было бы и победы.
Драма «Принц Гомбургский» была пропагандой действенного сопротивления французам. Однако берлинский двор неблагожелательно отнесся к пьесе. При всем том, что в ней было возвеличено прусское государство и военная традиция, пьеса звучала упреком всей политике прусского двора, рабски следовавшего диктату Наполеона. Клейст оправдывал действие, совершенное вопреки приказу сюзерена. В накаленной атмосфере 1809 года, когда среди патриотически настроенного прусского офицерства зрело прямое осуждение политики двора, покорного Наполеону, это воспринималось как поощрение патриотической оппозиции. Да и при всей верноподданнической концепции пьесы принц Гомбургский, ослушник, спасший родину, вызывал слишком глубокую симпатию. Молодой офицер — один из самых трогательных и тонких образов, созданных Клейстом. Его мужественность поэтична. Его болезнь выглядит как черта особой одухотворенности. Он резко выделяется на фоне толпы прусских офицеров, показанных — в отличие от принца — в реалистических тонах. Сам же курфюрст рядом с героем пьесы выглядит совершенным ничтожеством, хотя это, вероятно, не входило в замысел Клейста.
Особая и очень важная линия пьесы — история любви принца к принцессе Наталии Оранской, ищущей при дворе своего родственника, курфюрста, защиты от шведов, занявших ее земли.
В любовных эпизодах пьесы полно развернуто сложное и драматическое понимание любви, свойственное Клейсту. Для Клейста любовь — это мучительная страсть, овладевающая человеком подобно болезни, подчиняющая его душу и рассудок, вызывающая тревожные эксцессы, болезненные и сладкие одновременно, повергающие влюбленного в состояние крайнего душевного напряжения, «одержимости», как уже было сказано выше. В этих тонах изображена любовь и в других произведениях Клейста — особенно, например, в «Пентесилее», где страсть амазонки к Ахиллу носит почти маниакальный, извращенный характер, заставляет Пентесилею жаждать смерти Ахилла, как формы обладания им. В «Принце Гомбургском» психологическая усложненность любви выступает не в таких мрачных тонах, как в «Пентесилее», но тоже окрашивает любовные сцены пьесы в глубоко своеобразный клейстовский колорит, подсвеченный вспышками экстаза, близкого к безумию. Именно в «Принце Гомбургском» истеричность эмоций кажется иногда своеобразным предвосхищением Достоевского. На фоне придворных, офицеров, фрейлин, — на фоне прусской жизни, временами изображенной даже в сатирическом духе, — принц и его избранница выглядят как люди из другого мира, бесконечно более высокого и человечного.
При всей противоречивости последней пьесы Клейста в ней чувствуется, как и в «Михаэле Кольхаасе», дальнейшее движение в сторону реализма, овладение новым богатым жизненным материалом, усиление объективного момента в изображении действительности. При всех мистических оттенках, которые звучат в «Принце Гомбургском», пьеса может быть названа в полной мере пьесой исторической, хотя Клейст, подобно Шиллеру, поступил в ней весьма вольно со многими историческими подробностями (достаточно сказать, что подлинный принц Гомбург, лихой кавалерийский начальник в армии курфюрста, был к дню битвы при Фербеллине сорокатрехлетним инвалидом, не оставившим, несмотря на свое увечье, военной службы).
Немецкая литература не располагает другим столь же художественным произведением, в котором была бы так драматично и разносторонне показана жизнь провинциального бранденбургского двора накануне возвышения Пруссии; объективно пьеса Клейста была и остается изображением трагедии большого человека, живущего в условиях жалкого прусского «высшего света», где все должно быть послушно «великому курфюрсту».
И уже наверное именно в этой пьесе с особой остротой чувствуется трагедия самого Клейста —
