пронзительной боли жеребец крутнулся на месте и... клинок Томирис звякнул о клинок Рустама. Это было невероятно!
Заныв от боли, безвольно повисла рука Томирис, онемевшие пальцы не чувствовали рукоятки акинака. Взметнулся в последнем взмахе меч Рустама, и, как всегда, грозный воин вонзился взглядом в противника, чтобы испытать высшее наслаждение победителя — видеть налитые смертной тоской жалкие глаза обреченной жертвы. Но увиденное заставило его судорожным усилием удержать разящий удар. Эти огромные миндалевидные глаза не были наполнены страхом и ужасом, а в упор сверлили Рустама, выражая гнев, ненависть и... презрение! Не о пощаде молили эти глаза, а гневно кричали — 'убей!'. И Рустам понял, что для Томирис поражение страшнее смерти. Но теперь молодой тиграхауд не торжествовал свою победу, потому что видел, что перед ним не враг, которого надо сокрушить, а юная девушка. И быть побежденным этой красотой, быть может, большее счастье, чем он испытывал в своих бесчисленных победах. Рустам внезапно отбросил в сторону акинак и гортанно вскрикнул. Фарнак — молочный брат и телохранитель царевича, с силой бросил свое копье, и Рустам, не глядя, ловко поймал его на лету.
Все замерли от неожиданности. Тревожно подался всем телом вперед сидящий на троне Спаргапис. Застыла озадаченная Томирис.
Могучий богатырь, продолжая неотрывно глядеть в глаза девушки, которые, как ему казалось, вобрали в себя всю синеву небес, подъехал к ней почти вплотную и, вздыбив коня, склонил коня перед царевной.
Люди тяжело перевели дыхание и одобрительным гулом нарушили степную тишину. Массагеты по достоинству оценили рыцарский жест, с которым царевич признал себя побежденным. Но в следующее мгновенье ликующий вопль взвился в поднебесье — юная дочь Спаргаписа, расстегнув, бросила к копытам Желя свой девичий пояс, объявляя Рустама своим избранником.
Томирис продолжала смотреть на спящего Рустама. Поднялась. Вздохнула и громко, решительно сказала: — Как 'что делать'? Воевать и победить!
Часть первая
Хитроумный Спаргапис
За сто лет до рождения Томирис у подножия Черных гор, близ святых могил предков, собрался совет вождей и старейшин всех сакских племен и родов. Собрать этот совет стоило неимовернейших трудов и усилий, так как вся сакская степь была в огне раздоров и междоусобиц. Массагеты громили и разоряли кочевья сколотое, угоняли друг у друга скот караты и дербики, в кровопролитную схватку вылилась многолетняя тяжба между могучими и задиристыми аланами и многочисленными и воинственными тохарами, самовольно занимали удобные и надежные зимовки аугасиев более сильные абии, шла упорная распря из-за водопоев между асиями и атиями, враждовали апасиаки и сакараваки... Суровая необходимость заставила вождей нескольких племен найти общий язык между собой и договориться о созыве подобного совета. Но когда он все-таки состоялся, то оказалось, что собрать вождей и старейшин — это еще не самое трудное и главное дело. Сыпались взаимные попреки и оскорбления, более благоразумным приходилось разнимать буйных вождей, бросавшихся друг на друга с обнаженными акинаками, чуть ли не силой стаскивать с коней оскорбленных и обиженных, стремившихся покинуть этот сумасшедший совет. После долгих споров, криков, ссор и примирений вожди племен пришли к решению объединить всех саков под единым началом. Страсти разгорелись с новой силой. Наконец, после долгих интриг и раздоров, смертельно уставшие и охрипшие отцы сакских племен и родов согласились вручить верховную власть над степью и тамгу вождя вождей — Ишпакаю, богатырю и великому воину.
Очень скоро Ишпакай понял, что удержать в повиновении эту грозную степную вольницу невозможно, если ее не объединить общей целью. И он, соблазнив кочевников заманчивой картиной богатств и славы, повел свои орды в дальний и тяжелый поход.
Когда в странах Передней Азии распространились слухи о каких-то кочевниках, явившихся не то с севера, не то с востока и называвшихся то ли ишгузы, то ли саки, то ли скифы или еще каким-то варварским именем, этому не придали особого значения. Мало ли пришельцев видели в этом благодатном крае, а где они? Растворились бесследно в людском море, не оставив в памяти даже своих имен. К тому же на пути этих диких и никому неведомых племен стоит несокрушимой преградой грозная Ассирия — госпожа всего Востока!
Грозная Ассирия оказалась не такой уж непреодолимой преградой для этих дикарей, и прорвавшиеся ишгузы, словно ураган, пронеслись по всей Передней Азии. Они топтали копытами своих коней цветущие поля и нивы, приводя в упадок земледелие — основу жизни этого края. Их стрелы не знали промаха, а зверино-дикий вой наводил ужас и сеял страх. Самые могущественные и богатейшие страны мира трепетали перед этой необузданной силой. Пророки народов Передней Азии предрекали гибель всему живому от этих страшных и беспощадных кочевников, которые '...держат в руках лук и стрелы. Их голос шумит, как море. Они мчатся на конях, выстроившись, как один человек, чтобы сразиться с врагом, и никто не может противостоять им!» <… Держат в руках лук и стрелы. Их голос шумит, как море. Они мчатся на конях, выстроившись, как один человек, чтобы сразиться с врагом, и никто не может противостоять им!» - слова пророка Иеремии.>
Но ишгузы не собирались уничтожать государства и города этого края — источники обогащения. Опытные скотоводы — они понимали, что с зарезанной овцы больше не сострижешь шерсти и не выдоишь сладкого, жирного овечьего молока. Их мало интересовали взаимоотношения народов, они не вмешивались во внутренние дела и государственное устройство стран, в пределы которых вторгались. Все они, большие и малые, были лишь объектом для грабежа и сбора дани. Они и здесь вели себя, как в своей степи: ограбив и выворотив наружу, словно пастбище, одну страну, они внезапно снимались с места и вскоре хозяйничали уже в другом месте, нередко весьма отдаленном от прежнего. Не говоря уже о племенной знати, которая жила во дворцах, окруженная гаремами и многочисленными рабами, рядовая масса кочевников, развращенная мародерством и грабежом, тоже не помышляла о возвращении на родину к своим задымленным кибиткам, табунам и суровым будням кочевой жизни.
Шли годы. Дикие ишгузы все больше и больше осваивались в этом благодатном крае. Й если примитивного и неискушенного Ишпакая, еще не порвавшего с традициями предков, вполне устраивала краевая разбойничья жизнь, то уже его преемник — Партатуа, не довольствуясь скромным титулом вождя, принял царское имя, а чтобы это звание не было пустым звуком — создал себе царство на юго-западном побережье седого Каспия. Но и этого показалось мало новоиспеченному монарху, и он, решив породниться с царскими фамилиями Передней Азии, потребовал не от кого-нибудь, а от царя самой Ассирии — Асархаддона его дочь себе в жены! И, неслыханное дело, вместо того, чтобы стереть с лица земли варварское царство с его дикими обитателями, владыка Ассирии смиренно выслушал наглое требование и покорно исполнил его — выдал свою выросшую в холе и неге дочь за косматого, неотесанного, пропахшего конским потом и бараньим салом предводителя кочевников.
Величайшая держава Азии молча снесла смертельный удар по своему самолюбию, и это возвестило всему миру о близком конце ассирийской империи. И несмотря на то, что благодаря купленному ценой неслыханного унижения союзу с Партатуа Ассирия при помощи ишгузов разгромила своего наиболее опасного врага — Мидию, она лишь только отсрочила свое падение. Это был последний успех великой державы, участь Ассирии была решена. Призванные 'союзники'— кочевники вели себя в Ассирии, как в
