Смотрит Сальери и не понимает: в глазах, что ли, двоится?.. Печка одна, двустволка — одна, рояль, самовар, черный человек — одни, а Моцартов — двое!..
Вроде, Моцарты, и… вроде, не Моцарты. Похожи на Моцарта и… не похожи на Моцарта… Один, Лже- Моцарт — обрюзгший, с животом и вторым подбородком; другой, Экс-Моцарт — облысевший дистрофик с кривыми ногами.
«О чем интервью-то?» — пытается сообразить Сальери.
«Ну-с, расскажите, что там у нас с музыкой происходит?» — спрашивает обоих Моцартов этот черный человек с мэфистофэльской ухмылкой.
«Сплошная разруха, как и везде», — отвечают братья-близнецы и начинают жаловаться на свою жизнь: что им и ТО мешает, и ЭТО…
«А я слышал, завтра у вас презентация музыкально-акционерного общества „Реквием“?..» — перебивает черный человек, думая о чем-то своем.
«Ну да», — отвечают Псевдо-Моцарты.
«Похоронное, что ли, общество?»
«Ну да… Хоронить-то надо с музыкой», — вроде бы оправдываются близнецы.
«А с прибылью — что намерены делать?»
«Прибыль пойдет в „Фонд помощи пьющим и незакусывающим музыкантам“.»
И так далее: прибыль, акции, дивиденды.
Не интервью, а допрос какой-то…
И ни слова о Сальери!
Эти преступные господа, убившие в себе Моцарта, так заработались на посту Сальери, что про самого Антонина Иваныча намертво забыли. Раньше у Сальери брали интервью и этот… как его — с акцентом и с сигареткой, и тот… который с наушниками, и даже тот самый — с именным подарочным револьвером, а сейчас Сальери уже нуль без палочки, и какой-то странный человек, похожий на следователя ОБХСС, берет интервью у этих плохих танцоров, которым, как известно, и ТО, и ЭТО, и ВСЕ мешает.
«Вот так: умрешь, и никто по тебе даже „Реквиема“ не сочинит! злится Сальери, сползая с дивана. — Ну, погодите! Я уважать себя заставлю! Будет вам первый труп, будут вам образцово-показательные похороны!»
То ли от старости, то ли от дрянного спирта, но Антонин Иваныч задумал шутку совсем уж бородатую и дурного тона — отправился поздним вечером по перестройкинскому бездорожью на телеграф и послал срочную телеграмму, воспользовавшись сонной и неопытной телеграфисткой (а сколько раз ее предупреждали: «Анюта, не спи на работе!»):
ТЕЛЕГРАММА
БЕТХОВЕНАМ, ШУБЕРТАМ, ЛИСТАМ, ВСЕМ СОВЕТСКИМ КОМПОЗИТОРАМ
ТОЛЬКО ЧТО СКОРОПОСТИЖНО СКОНЧАЛСЯ САЛЬЕРИ
ПОХОРОНЫ ЗА ВАШ СЧЕТ
И ни слова о Моцарте.
К прежней обстановке ЦД Композиторов добавляются:
японский телевизор,
небольшой складик ксероксов и компьютеров,
коллекция пустых причудливых бутылок
с иностранными наклейками,
пустые коробки из-под гуманитарной помощи
и прочие приметы нашего времени.
Так конечно порядочные люди не поступают. Хочешь, чтобы тебя уважали, — умирай честно и не будоражь общественное мнение. Но, что дозволено Юпитеру, то затравленному старику простительно. Тем более, Антонин Иваныч под телеграммой честно подписался: «САЛЬЕРИ». Дураку понятно. Даже умный подумает-подумает и поймет: шутка.
Но случилось непостижимое: телеграмму доставляют в ЦДК заполночь, а там вовсю идет генеральная репетиция завтрашней презентации похоронно-акционерного общества «Реквием». Шампанского для отмыва грязных денег заготовлено рекой, голых девочек — толпой, весь кордебалет задействован; кто спит, кто просто лежит, как вдруг телеграмма: «СКОРОПОСТИЖНО…» И все принимают эту телеграмму за чистую монету и хватаются за головы — завтра презентация, а тут Сальери такое учудил! И никто не знает — горевать или радоваться. Смерть — она всегда не во время, но тут, вроде бы, в самый раз… И никто не замечает, что под смертью Сальери стоит подпись «САЛЬЕРИ», к тому же не заверенная участковым врачом.
А Псевдо-Моцарты хватаются за головы первыми: им же первым и докладывают: «Сальери Антонин Иваныч померли только что под Москвой, хорошо, что не под забором; причина смерти неизвестна, но все равно, хоронить надо.»
«А может, не надо?.. — трусливо думает Экс-Моцарт. — Может, он как-нибудь сам… без нас?..»
«Дурак! — отвечает Лже-Моцарт, подставляя граненый стакан под тульский самовар. — Похороны Антонина Иваныча нам никак нельзя выпускать из рук. Когда мы еще такой труп найдем? Похороны Сальери будут почище любой презентации. Давай, вспоминай, кого мы хоронили за счет Союза Композиторов?»
«Дай бог памяти… В тридцатых годах хоронили Берлиоза Михаила Александровича. В восьмидесятых — Скрябина Вячеслава Михайловича… Вот и все, пожалуй.»
«Вот видишь! Какие композиторы были! Одна партитура оратории Скрябина-Риббентропа чего стоит! Будешь хоронить. С помпой! Денег не жалей! Найди Людвига, Франца и Ференца, пусть гроб несут. Вообще, займись тут…»
«А ты?» — уныло спрашивает Экс-Моцарт.
«А мне вызови такси в Шереметьево-два прямо к трапу самолета в Веймар.»
«Опять бросаешь меня одного?.. Обещал с понедельника засесть за „Реквием“!»
«Фигаро тут…» — многозначительно произносит Лже-Моцарт.
«Фигаро там…» — печально вздыхает Экс-Моцарт и подставляет под самовар второй стакан.
Значит так.
Лже-Моцарт будто что-то почувствовал — бросил Экс-Моцарта на произвол судьбы и умчался на такси в Шереметьево-два, а оттуда последним самолетом в Веймар к Иогану Баху отмывать грязные миллионы, которые давно уже вышли за рамки портрета Чайковского, но наивный Иоган Себастьянович о том ничего не знает.
Наступает ночь. Над Москвой пролетает последний самолет на Веймар. Экс-Моцарт сидит один- одинешенек за роялем Петра Ильича и вместо «Реквиема» сочиняет список похоронной комиссии под своим председательством. Бетховена и Шуберта с Листом нигде не могут найти, а пока в комиссию входят: композитор Шнурке, альтист Данилов, вокально-инструментальный ансамбль «Человек-невидимка», писатель Таракан-Камчадальский, художник Афонарелов, член ПЕН-клуба Кнут Пряниксонн, ткачиха Кондрюкова, повариха Белозубкина, бывший Первый секретарь обкома профсоюзов Медылов, эстонец Эдваард Коммиссаар, и многие другие нужные люди.
«Надо бы кого-нибудь из ЦК КПСС и правительства пригласить, размышляет Экс-Моцарт. — Например, Шарфика Фуршанова, он хорошо плов готовит… Но все сейчас в отпусках, ладно уж, обойдемся.»
У Экс-Моцарта забот полон рот — надо некролог сочинять от группы товарищей, пристраивать его в «Правду», заказывать Оркестр Большого Театра или «Виртуозов Москвы» (захотят ли виртуозы хоронить Сальери — это еще вопрос), воинский салют (Сальери у нас был генерал-капельмейстером), место на каком-нибудь Престижном кладбище и все прочее, связанное с мероприятием похорон крупного
