прежде я научу тебя, и многое услышишь ты, что неведомо ни людям, ни даже могущественнейшим из эльдар.
И Улмо поведал Туору о Валиноре, и о его затмении, и об изгнании нолдор, и о Приговоре Мандоса, и о сокрытии Благословенного края.
— Но знай, — рек он, — что в доспехах Судьбы (как зовут ее Дети Земли) всегда найдется щель, и в стене Рока найдется брешь — так есть и будет до исполнения всех начал, которое вы зовете Концом. Так будет, доколе есмь аз, тайный глас, спорящий с Судьбой, свет, сияющий во тьме. И хотя кажется, что в эти черные дни я противлюсь воле моих собратий, Западных Владык, таков мой удел среди них, и это было предназначено мне еще до сотворения Мира. Но силен Рок, и тень Врага растет, я же умаляюсь, и ныне в Средиземье я стал всего лишь тайным шепотом. Воды, текущие на запад, иссыхают, и источники их отравлены, и сила моя уходит из этого края; ибо эльфы и люди не видят и не слышат меня, — столь велико могущество Мелькора. И ныне близится исполнение Проклятия Мандоса, и все творения нолдор погибнут, и все надежды их обратятся во прах. Ныне осталась одна, последняя надежда, которой они не ждали и не ведали. И надежда эта таится в тебе; ибо ты избран мною.
— Значит, Тургон не выстоит против Моргота, вопреки надеждам эльдар? — спросил Туор. — И что мне делать, владыка, если ядоберусь до Тургона? Воистину, мечтал я повторить дела моего отца и быть рядом с этим владыкой в час беды, но что могу сделать я, простой смертный, средь стольких доблестных воинов Высшего народа Запада?
— Если я решил послать тебя, Туор сын Хуора, знай, что твой единственный меч стоит того. Ибо в грядущих веках вечно будут эльфы помнить доблесть эдайн, дивясь тому, как легко отдавали они жизнь, коей им было отпущено так мало. Но я посылаю тебя не одной твоей доблести ради, но дабы породить на свет надежду, тебе незримую, и светоч, что пронзит тьму.
Пока Улмо говорил, ропот ветра обратился в гул, и небо почернело; и плащ Владыки Вод развевался на ветру, подобно туче.
— Теперь уходи, — молвил Улмо, — дабы Море не поглотило тебя. Ибо Оссе покорен воле Мандоса, а тот разгневан, ибо он — слуга Приговора.
— Как повелишь, — сказал Туор. — Но если я избегну Приговора, что мне сказать Тургону?
— Если ты достигнешь его, — ответил Улмо, — слова сами придут к тебе, и уста твои скажут то, что угодно мне. Говори не страшась! А потом делай то, что подскажут тебе сердце и твоя доблесть. Береги мой плащ, он сохранит тебя. И я пошлю тебе спасенного мною от гнева Оссе, и он поведет тебя — последний мореход с последнего корабля, что отправится на Запад до восхода Звезды. А теперь возвращайся на берег!
Раздался удар грома, и над морем сверкнула молния; и Туор узрел Улмо, возвышающегося над волнами подобно серебряной башне, полыхающей отблесками света; и он прокричал навстречу ветру:
— Иду, владыка! Но все же сердце мое стремится к Морю.
И тогда Улмо воздел огромный рог, и над морем разнесся протяжный звук — рев бури рядом с ним был не громче шепота ветерка над озером. И звук этот достиг ушей Туора, и охватил его, и переполнил его, и Туору показалось, что берега Средиземья растаяли, и в великом видении открылись ему все воды мира: от земных жил до речных устьев, от берегов и заливов до морских глубин. Узрел он Великое море в его вечном непокое, кишащее странными созданиями; узрел его все, вплоть до бессветных глубин, в которых средь вечной тьмы раздаются голоса, ужасные для ушей смертных. Быстрым взором валар обозрел он его бесконечные равнины, недвижно раскинувшиеся под ясным оком Анар, или блещущие под двурогим Месяцем, или встающие гневными валами, что разбиваются о берега Тенистых островов[11]; и наконец, вдали, за бессчетные лиги от смертных берегов, едва видимо взгляду, явилась ему гора, вздымающаяся на немыслимую высоту, одетая сияющим облаком, и у подножия горы — сверкающая полоса прибоя. Но когда Туор напряг слух, чтобы расслышать шум тех далеких волн, и зрение, чтобы разглядеть это далекое сияние, — звук оборвался, и вокруг снова был лишь рев бури, и ветвистая молния расколола небо у него над головой. Улмо исчез, и море ярилось — бешеные валы Оссе неслись на стены Невраста.
Туор бежал от ярости моря. С трудом поднялся он обратно на уступы: ветер прижимал его к откосу, а когда он взобрался наверх, согнул в три погибели. Поэтому Туор укрылся от непогоды в темном и пустом зале и провел ночь на каменном троне Тургона. Самые колонны сотрясались под ударами бури, и Туору мерещилось, что ветер доносит стоны и дикие вопли. Но он устал, и время от времени засыпал — и тогда его тревожили сны; но запомнился ему лишь один: Туор видел остров, и крутую гору посреди него, и солнце, садящееся за гору, и меркнущее небо; а над горой сияла одинокая ослепительная звезда.
После этого видения Туор заснул крепко, потому что гроза кончилась еще до рассвета и ветер угнал черные тучи на восток. Наконец Туор пробудился в серых предутренних сумерках, встал и оставил высокий трон. Проходя по полутемному чертогу, он увидел, что тот полон морских птиц, загнанных в него бурей. Он вышел, когда на западе в лучах наступающего дня угасали последние звезды. И увидел он, что ночью волны вздымались вровень с верхними уступами: водоросли и гальку нанесло к самым дверям. Туор спустился на последний уступ, взглянул вниз и увидел эльфа, закутанного в мокрый серый плащ. Эльф сидел, прислонившись к стене, среди камней и водорослей, выброшенных морем, и молча смотрел вдаль, за длинные гребни волн, разбивающихся о берега, истерзанные штормом. Все было тихо, лишь снизу доносился шум прибоя.
Глядя на безмолвную серую фигурку, Туор вспомнил слова Улмо, и неизвестное прежде имя пришло к нему, и он окликнул незнакомца:
— Привет тебе, Воронве! Я жду тебя[12].
Эльф обернулся. Туор встретил пронзительный взгляд его глаз, серых как море, и понял, что этот эльф из благородного племени нолдор. Но когда эльф увидел Туора, что стоял на высоком утесе в сером плаще, подобном тени, и в сияющем из–под плаща эльфийском доспехе, в глазах его появились страх и изумление.
Несколько мгновений они молча глядели друг другу в лицо, а потом эльф встал и поклонился Туору в ноги.
— Кто ты, государь? — спросил он. — Долго боролся я с безжалостным морем. Скажи мне, не случилось ли чего–нибудь важного с тех пор, как я оставил землю? Быть может, Тень повержена? Быть может, Сокрытый народ вышел наружу?
— Нет, — ответил Туор. — Тень растет, и Сокрытое остается сокрытым.
Эльф надолго умолк.
— Тогда кто же ты? — спросил он наконец. — Давно оставил мой народ эти земли, и с тех пор никто не жил здесь. Сперва, по твоему одеянию, я принял тебя за одного из них, но теперь я вижу, что ты из рода людей.
— Это так, — ответил Туор. — А ты — последний мореход с последнего корабля, отплывшего на Запад из Гаваней Кирдана?
— Это так, — ответил эльф. — Я Воронве сын Аранве. Но откуда известны тебе мое имя и моя судьба?
— Они известны мне, ибо вчера на закате я беседовал с Владыкой Вод, — отвечал Туор, — и он сказал, что спасет тебя от гнева Оссе и пошлет мне в проводники.
Тогда в страхе и изумлении вскричал Воронве:
— Ты беседовал с Улмо Могучим? Воистину, велика твоя доблесть, и судьба твоя высока! Но куда же вести мне тебя, государь? Ведь ты, должно быть, король среди людей, и многие повинуются твоему слову.
— Нет, я беглый раб, — сказал Туор. —Я одинокий изгой в пустынном краю. Но мне дано поручение к Тургону Сокрытому королю. Известна ли тебе дорога к нему?
— Многие, что не были рождены рабами и изгоями, стали ими в эти злые времена, — ответил Воронве. — Мне кажется, что ты — из законных людских владык. Но будь ты даже первым среди людей, ты не вправе видеть Тургона, и поиски твои будут напрасны. Даже если я отведу тебя к его вратам, войти ты не сможешь.
— Я не прошу вести меня дальше врат, — возразил Туор. — Тогда Рок вступит в борьбу с советами Улмо. И если Тургон не примет меня, путь мой завершится, и Рок возьмет верх. Но что до моего права
