Не дали пока что особых результатов атаки на позиции гитлеровцев и в районе Кассино. Но все же плацдарм, захваченный в тылу врага — на подступах к столице страны, — стал весомым фактором, повлиявшим на дальнейший ход событий.
К партизанам, действовавшим на северо-востоке страны, прибыл представитель правительства Бадольо генерал Сальваторе Мелия с директивами от англо-американского командования. В инструкции черным по белому было написано: «Партизанская война должна состоять из непрерывных диверсий, совершаемых специально подготовленными для этой цели мелкими группами. После выполнения операции группы должны немедленно и бесследно исчезать…» Странная на первый взгляд директива имела глубоко продуманную, коварную политическую подкладку. Союзники опасались, что в результате массового партизанского движения в стране возникнут организованные антифашистские силы, с которыми нельзя будет не считаться при определении дальнейшей судьбы Италии.
В Комитете национального освобождения верх взяли сторонники тактики выжидания. Их поддерживал папа Пий XII, гибко приспосабливающийся к стремительным изменениям в обстановке. Он теперь предоставлял в Ватикане убежище членам КНО (если, конечно, они не были коммунистами) и в то же время всем своим авторитетом и широко разветвленной агентурой поддерживал лозунг: «В Риме не должно быть восстания…»
Однако ни директивы союзников, ни усилия Ватикана и сторонников тактики выжидания не могли остановить народного возмущения. В столице, особенно в ее предместьях, не по дням, а по часам зрел дух мятежа. Увидев, что с рабочими окраинами не справиться ни угрозами, ни террором, немцы закрыли все входы и выходы из предместий колючей проволокой и установили заградительные посты. Таким образом, город разделился на две части: на Рим, где бесчинствовали гестаповцы, и на Рим, сплотившийся вокруг Валерио Фьорентини.
Предместья уже вели открытый бой. В Ченточелле и Тор-Пиньяттаре немцы и итальянские фашисты не рисковали сунуться даже днем. В феврале Валерио Фьорентини возглавил осаду полицейского комиссариата и освободил политических заключенных.
Нет, конечно, и тот Рим, где немцы еще чувствовали себя хозяевами, не был покорным, безропотным, бездейственным! Джанфранко Маттеи, доцент университета, и архитектор Джорджо Лабо, один из первых организаторов ГАП, устроили на улице Джулия мастерскую «Санта Барбара» и под «покровительством» католической святой изготовляли самодельные бомбы. А 23 марта произошло событие, потрясшее весь город.
Был теплый день с ясным — не наглядишься — лазурным небом… Немного притихшие, как бы настороженные, но по-прежнему нарядные древние улицы были полны запахами весны. На каштанах звонко щебетали птицы, там и сям беспечно смеялись дети. Весна… Но по улицам «открытого города» маршируют немецкие солдаты в касках. Далеко отдается топот кованых сапог по мостовой. Услышав этот зловещий звук, замолкают птицы и куда-то исчезают дети. Словно смерть стучится костлявой рукой в каждую дверь…
На углу, где улица Разелла пересекается с другой, стоят трое франтовато разодетых парней, болтают, пересмеиваются. Значит, зловещий топот немецких сапог не произвел на них никакого впечатления. Бровью не повел и дворник в брезентовом фартуке. Пристроился возле тачки своей, нагруженной уличным мусором, аппетитно чавкает, запивая завтрак вином из бутылки.
Парни, точившие плясы на перекрестке, помахали кому-то, предлагая, видимо, подождать их. Дворник нагнулся, заглянул под тачку, что-то там поправил и скрылся в одном из подъездов. Тем часом куда-то исчезла и компания на углу. На улице показалась колонна марширующих гитлеровцев. Когда они поравнялись с тачкой дворника, раздался оглушительный взрыв, а затем заговорили автоматы засевших в засаде партизан…
Через час Капплер докладывал Кессельрингу:
— Смертью героев пали тридцать два солдата и офицера, около ста человек ранено, герр фельдмаршал…
Кессельринг ударил тяжелым пресс-папье по столу, и мраморное пресс-папье раскололось надвое.
— Для чего же вы, Капплер, целых два месяца занимались облавами? Как я сообщу об этом в Берлин? Фюрер мне голову оторвет. И будет прав!.. Средь бела дня, в центре города… Позор. Нет, хуже, чем позор. Преступление!.. Что же вы предлагаете делать, Капплер?.. Взорвать Рим?..
— Я…
— Да, вы! — Фельдмаршал вытер платком черного цвета пот со лба.
— Я предлагаю за каждого погибшего немца казнить пятерых итальянцев.
— Мало! Один немец стоит десяти макаронников. Луший враг — мертвый враг. — Он встал, прошелся по кабинету. Спросил: — Русские тоже замешаны?
— Ведем расследование.
— А тот, Россо Руссо, все еще на воле бродит?
— Никак не можем на след напасть, герр фельдмаршал.
— Я недоволен вами, Капплер.
— Вся римская полиция и секретная агентура поставлены на ноги, герр…
— Вы не о процессе работы толкуйте, а о результатах докладывайте!
— Так точно, герр фельдмаршал.
Берлин сразу же откликнулся на депешу Кессельрин-а, дав ему полномочия на проведение любых, какие он найдет нужными, устрашающих акций.
Утро 24 марта. Никто из римлян еще не подозревал, какое чудовищное злодеяние замыслили гитлеровские оккупанты. Лишь случайный прохожий, священник, направлявшийся в храм, расслышал пение гимна Гарибальди из грузовиков, которые на большой скорости проносились на окраину города, и с недоумением и ужасом увидел, что улица Ардеатина на всем протяжении блокирована отрядами СС.
«Господи, что творится! — подумал священник. — Неужели эти бешеные псы решили за вчерашнее устроить бойню по всему городу?..»
Пытаясь выяснить, куда везут арестованных, он забывает об опасности, которой подвергается сам, и хочет пройти вперед, к Ардеатинским пещерам, но солдаты грозным «цурюк!» тут же заворачивают его обратно.
Палачи Капплера загоняли людей в пещеры и убивали выстрелом в затылок. Расправа длилась до следующего утра. Впопыхах немцы сбились со счета и привезли на место казни на несколько десятков человек больше, чем было намечено. Там же погибли коммунист рабочий Валерио Фьорентини, вожак римских предместий, и генерал Фенулли — помощник командира дивизии «Арьете», которая вместе с дивизией «Пьяве», разгромившей батальон немецких парашютистов под Монтеротондо, сделала отчаянную попытку отстоять столицу Италии в сентябре 1943 года.
Когда все было кончено, убийцы взорвали мины и завалили вход в пещеры…
Но Гитлер и его кровавая свора уже были обречены. Красная Армия победоносно шла на запад и выходила к государственным рубежам Советского Союза. Близился час освобождения народов Европы от фашистского ига. Наше правительство приняло решение об установлении дипломатических отношений с королевским правительством Италии, которое с признательностью отметило: «Советская Россия протягивает нам руку, несмотря на ошибки, совершенные прошлым режимом… Итальянский народ не забудет этого шага, сделанного в один из наиболее трагических моментов истории Италии».
Двадцать седьмого марта после восемнадцати лет эмиграции в Неаполь прибыл вождь итальянских коммунистов Пальмиро Тольятти. Через день он выступил на заседании Национального совета ИКП и потребовал создания правительства национального единства, сорвав замыслы заморских и своих реакционеров, мечтавших об увековечении раскола между итальянцами и консервации политической жизни страны. К голосу Тольятти пришлось прислушаться: компартия не только была самой влиятельной силой, она, кроме того, не страшась жертв, взяла на свои плечи главную тяжесть партизанской борьбы. Кабинет маршала Бадольо реорганизовали на демократической основе.
Впервые в истории Италии в состав правительства вошли коммунисты. Один из них был Пальмиро Тольятти.
