Леонид.
— Правильно, — поддержал его Антон, — они лучше знают этих попов.
Спустя час представители партизан были у секретаря компартии Римской провинции. Услышав о визитере из Ватикана и приглашении папы, этот усталый, с глубокими резкими морщинами на высоком, красивом лбу человек, за плечами которого были долгие годы подполья, неожиданно звонко, по- мальчишески расхохотался. За окном вечерело. Секретарь посмотрел на бледнеющее небо, подумал и, дружески тронув тонкими, сухими пальцами богатырское плечо Колесникова, сказал:
— Что ж! Пожалуй, стоит пойти… Если папа Пий Двенадцатый, всю жизнь ненавидевший Советский Союз, надежду угнетенных народов, — если и он вдруг захотел встретиться с русскими партизанами, значит, в мире происходят крупные перемены…
— Правда ли, что маршал Бадольо уйдет в отставку? — поинтересовался Флейшин.
— Да, завтра в Гранд-отеле состоится заседание. Разговор, видимо, пойдет о создании более представительного правительства. Руководители Комитета национального освобождения уже раньше заявили о своем отказе сотрудничать с Бадольо.
— А кто его заменит?
— Говорят, председатель КНО Бономи.
Минутку помолчали и уже собрались было попрощаться, как секретарь вновь заговорил. И на этот раз приподнято, даже несколько торжественно:
— Товарищи Тольятти и Лонго, которым я рассказал о вашем участии в освобождении Монтеротондо, просили меня передать вам братское спасибо от имени итальянских коммунистов. Мы этого никогда не забудем. Тиран Муссолини направил в Донские степи армию, чтобы помочь Гитлеру поработить народы Советского Союза. А русские парни, вырвавшись из гитлеровских лагерей, жизни не жалея, бились за свободу Италии.
Он обошел партизан, которых смутила такая похвала, и по очереди крепко пожал им всем руки.
— А это… — Секретарь сделал паузу и протянул Колесникову лист с машинописным текстом, скрепленным печатью. — Это, так сказать, справка, отчет о ваших делах в Риме, Монтеротондо, Албано, Палестрине…
На улицах толпы народу, всюду праздничная разноцветная иллюминация. Ликуют римляне. Сталин заявил, что Красная Армия не остановится, пока не дойдет до Берлина!.. Союзники открыли второй фронт во Франции!.. Ликуют римляне и скорбят. Стали известными тайные злодеяния немцев. Уже 6 июня в Ардеатинских пещерах начали откапывать тела убитых. Еще север Италии под сапогом Кессельринга и чернорубашечников Муссолини. И долго еще будут приходить оттуда вести о новых зверствах Коха, о расстрелах в Милане и других городах: за одного нациста десять итальянцев. Предстоят еще кровопролитные бои, в которых, как и вчера, в первых рядах будут коммунисты. Но сегодня в Риме праздник. Позади ночь, длившаяся двадцать один год.
Идут партизаны, слышат, как римляне со всех сторон кричат:
— Да здравствует победа!
— Да здравствует свободная Италия!..
За причудливой аркой императора Тита перед ними возникли руины огромного сооружения. Было такое впечатление, что какой-то яростный горный обвал разбил прекрасную чашу фантастических размеров.
— Что это? — удивился Таращенко. — Немцы, что ли, взорвали?
— Нет, это знаменитый Колизей, — пояснил Флейшин.
Антон и Леонид вспомнили о рассказах Васи Скоропадова, о его мечтах с альбомом и карандашом пройтись по Риму, посмотреть Колизей. Они подошли ближе, потрогали рукой гранитные плиты, посмотрели там, где была содрана облицовка, на дикий, в рытвинах серый камень. Прищурившись, попытались объять взглядом строй нескончаемых аркад, уходящих ввысь. Здесь тешились римские императоры, творя казни, чудовищные и пышные. С четырех сторон света доставляли сюда пленников, пригоняли взбунтовавшихся рабов. На них натравливали разъяренных, голодных львов…
— Император Траян, в честь победы, одержанной в Дакии, выпустил на арену десять тысяч гладиаторов, — продолжал вполголоса рассказывать Флейшин.
Жутью повеяло на них от стен, в чьих пределах погибло людей больше, чем на любом другом лобном месте земного шара. Кругом огни, кругом радостные возгласы, а здесь кровью пахнет.
Таращенко и тот поежился:
— Уйдем отсюда…
Легли поздно, а встали чуть свет. Побрились, помылись, почистили платье, навели блеск на ботинки и выстроились перед виллой в колонну по четыре человека в ряд. Во главе колонны Колесников, Таращенко, Конопленко и Россо Руссо — Флейшин. Всего сто восемьдесят два бойца. Целая рота. Пристроились к ним и отважные подпольщики Кузьма Зайцев, художник Алексей Исупов, инвалид первой мировой войны капитан Василий Сумбатов, бесстрашная Вера Михайловна Долгина, несколько месяцев прятавшая у себя шестерых советских людей…
С балкона посольства принесли красное знамя, которое взял в свой могучие руки Антон Таращенко, по-прежнему красивый и статный.
— Шагом марш! — скомандовал Колесников. — Ишутин, запевай!..
Две сотни голосов враз подхватили:
Римляне вновь высыпали на улицы. Вокруг стало шумно, как на море в бурю:
— Русские!
— Браво!
— Вива!
— Русские в Риме!.. Колонна пела песню о Родине:
Итальянцы смотрели как зачарованные на этих широкоплечих, в разношерстной одежде парней, гордой поступью проходивших по улицам и площадям Вечного города. Остановилось движение транспорта. Люди забыли о времени, о спешных делах. Черноглазые смуглые девчата подбегали к партизанам, жали руки, целовали в щеки.
Потом Петр Ишутин грянул: «Расцветали яблони и груши». Толпа словно с ума посходила. Тысячи, десятки тысяч римлян запели на свой лад нашу чудесную «Катюшу»:
