— Не завтра, — сказал я из-под одеяла, — а лет через двадцать пять.
— По-моему, единственный человек на всём земном шаре после такой записи в дневнике может спать. И этот единственный человек — мой сын…
'Насчёт «единственного» — это ты, папа, сказал удивительно, можно сказать, пророчески верно, — подумал я. — Только единственный на всём земном шаре… Единственным-то… им ветер не сопутствует, — продолжал думать я дальше, но это уже, вероятно, я думал во сне, не мог же я наяву думать стихами:
Ещё я услышал, как отец сказал маме:
— Почему мы никогда не сходим вместе в театр или, наконец, в кино? Почему в доме тихо? Почему никто не смеётся? Почему не звучит музыка?! Почему никто не поёт?! Почему к моему сыну никто не ходит в гости?
Впрочем, может быть, эти слова, мне просто приснились…
Судя по очень плохо сохранившимся страницам воспоминаний Юрия Иванова, на следующий день он проснулся в пять часов утра и чем он занимался до школы, было записано, как всегда, в не дошедшем до нас бортжурнале. Затем по отдельным фразам можно понять, что он был в школе. На уроке алгебры он, вероятно, пытался учить чему-то учителя алгебры — об этом запись сделана в школьном дневнике учительской рукой. Ещё в дневнике было записано: 'Читал учителю естествознания свою версию о происхождении человека (кстати, очень любопытную), но на вопрос: 'Сколько в среднем живёт человек?' — ответил: 'Не знаю!' Такой ответ считаю издевательством', — и подпись учительницы.
Затем Юрий Иванов, судя по его записям, после окончания уроков снова обнаружил у себя в кармане неизвестно каким образом туда попавший листок бумаги с новым стихотворением. Текст стихотворения сохранился плохо, но разобрать его удалось. Вот оно:
На двух следующих страницах, содержавших, скорее всего, комментарий стихов, слова расплылись до неузнаваемости, зато на третьей странице удалось разобрать.
'…Заезжал к Пелагее Васильевне за цветами. Она оказалась больной, поэтому не торгует цветами. Сходил в аптеку за лекарством для неё, затем она написала мне доверенность на торговлю цветами…'
Затем строк тридцать неразборчиво и затем разборчиво:
'…Я шёл по земле: по большому постоянному магниту, с огромным букетом гладиолусов для продажи. Перейдя подземный переход у станции метро «Дзержинская», я выбрал возле магазина 'Детский мир' оживленный угол (как раз напротив памятника первопечатнику Фёдорову) и начал торговлю. Место для меня было самым счастливым. С этого угла очень хорошо просматривались проспект и переулок, так что появление милиционера или дружинника не могло застать меня врасплох, А если они всё-таки появлялись, то я легко скрывался, смешиваясь с толпой прохожих.
Должен сказать, что у меня уже накопился некоторый опыт продажи цветов.
Правда, сегодня мне что-то не везло. Всё время приходилось закрывать торговлю — то и дело появлялся милиционер, и мне время от времени нужно было скрываться от него в переулке… Конечно, я бы ни за что не попался со своими гладиолусами, если бы не…'
На словах 'если бы не…' страница закончилась, а на двух следующих страницах нельзя было разобрать ни одной буквы — всё расплылось, лишь в конце второй страницы удалось прочитать несколько фраз:
'…Зря бежал от милиционера! Это же такое счастье, что меня пригласили в милицию, и как это я сам не догадался зайти туда раньше и поставить в известность…'
Затем снова ничего не разобрать. Дальше, через две страницы, на третьей, Юрий вспоминает, как он находился в милиции, в детской комнате, и женщина-милиционер беседовала с ним.
'— Тебе бы с твоей скоростью бега спортом заниматься, — сказала она мне, — а ты цветами торгуешь.
— Между прочим, — отчеканил я, — прошу зафиксировать в протоколе, что до бега и после бега пульс у меня был пятьдесят два, ритмичный и глубокого наполнения, и никаких вазомоторов и никакой вегетатики!..
— Да, да, — согласилась дежурная по детской комнате, — ты спекулируешь цветами, и с таким, я бы сказала, нечеловеческим спокойствием.
— Я не спекулирую, — ответил я. — Я помогаю Пелагее Васильевне торговать. У неё есть разрешение, а она меня попросила помочь ей, потому что она болеет, и даже доверенность написала.
— А где у тебя доверенность? — спросила женщина-милиционер.
— Потерял. — Я действительно где-то посеял эту бумажку.
— Ты мне зубы не заговаривай, — сказала женщина-милиционер, говори имя, фамилию, где живёшь, почему торгуешь цветами, где взял гладиолусы.