Но и на этот раз обошлось благополучно. Чужаки не успели оставить своей охраны у стада тли, а это значило, что пора их опередить.
В середине дня Кома обнаружил, что один из коконов подает сигналы. Он кинулся к нему и стал рвать тонкие, спрессованные нити. И вот появился еще один муравей, беловатый и беспомощный, но спустя какое-то время его панцирь-хитин стал темнеть.
Кома ощупал его лапками, прослушал антеннами и понял, что явился на свет здоровый фуражир.
К вечеру появился еще один. Когда Кома вернулся от царицы, то увидел Большеголового, хлопотливо вертящегося возле муравья размером в полкокона — родился карлик, но и это уже значительная помощь.
Кома скрестил антенны с Большеголовым и просигналил свое одобрение, потом усы коснулись огромной головы и туловища, будто поглаживая, и гигант получил высшее поощрение, которое мог заслужить молодой муравей.
Как только выбрались из муравейника, свет и тепло раннего солнца ослепили, опьянили Большеголового. Он закачался на своих крепких лапках, но Кома не дал ему расслабиться, вовремя поддержал, обволок успокоительными сигналами, вливая новые силы. Очумелый и дрожащий от непривычного тепла, гигант какое-то время не двигался, только покачивался на месте, но вдруг все разом прошло, и он твердо зашагал за своим учителем.
Они вышли из муравейника, но со стороны запасного хода, и поднялись наверх туда, где раньше находился купол, а ныне зияла огромная яма с осевшим и прогнившим строительным материалом.
Кома шел впереди, внимательно рассматривая разрушенное жилище, а усы его то и дело вскидывались вверх, выражая глубокую печаль и озабоченность. Для того чтобы быстро восстановить купол, нужно, как минимум, несколько десятков рабочих, а где их возьмешь. Только через месяц Кома ожидал ощутимую помощь — прибавится несколько жильцов, если царица будет регулярно поставлять яйца, и только тогда можно взяться за восстановление купола. Но когда он по сантиметру обследовал всю яму, стало ясно, что укрывать ее надо срочно, иначе верхняя часть осядет и еще больше разрушится.
Они спустились вниз, и Кома вывел Большеголового на дорогу, когда-то чистую и прямую, а ныне запущенную, и подал сигнал, чтобы тот внимательно запомнил свой путь. У каждого поворота вожак останавливался, кружился, оставляя едкий запах муравьиной кислоты. Так засекались вехи, по которым безошибочно находился обратный путь. То же самое проделывал и Большеголовый.
Прежде чем взобраться на дерево, Кома приложил антенны к стволу, чтобы определить, не долбит ли его страшный враг муравьев — дятел. В обширной памяти Комы, заложенной, как в кассету магнитофона, существо, стучащее определенным способом по дереву, считалось одним из опаснейших врагов муравьев. Так записано в Великом Законе Инстинкта. Это существо уничтожало муравьев на дереве, но самое страшное, когда осенью оно нападало на муравейник. Проделывая сбоку огромную дыру, дятел разрушал строение и выклевывал ее обитателей, особенно яйца и куколки.
Сейчас было тихо. Вожак ловко побежал по стволу к листьям, где табунами паслась тля, и опять пришел в возбуждение. Его антенны обнаружили свежий запах чужаков.
Скрестив усы с Большеголовым, Кома стал объяснять ему, что теперь тот обязан охранять, беречь это стадо. Легкими прикосновениями усов и лапок показал, как доить тлю и как легче слизывать молоко, не задевая брюшко жвалами.
Делал он это потому, что знал — через сутки или двое челюсти у Большеголового потеряют гибкость и станут крепче кости. Его воспитанник приобретет грозное оружие, но потеряет способность самостоятельно питаться — кормить его должны будут другие муравьи. Вот почему Кома привел Большеголового к стаду; он знал, что по Великому Закону Инстинкта этот муравей станет воином, а следовательно, и первой надеждой на выживание растущей колонии.
В ЦАРСКИХ ПОКОЯХ
Кома вошел в покои и в знак покорности вытянул усы, слегка прикасаясь ими к ногам царицы. Она мгновенно обернулась, и Кома принял сильный раздражающий поток сигналов разной длины и сложности, который складывался в четкие понятия. Он даже не шелохнулся, перечить царице не следовало.
— А, это опять ты, Кома? Сколько раз я тебе говорила, чтобы ко мне ходил не ты, а мой постоянный раб. Куда вы его дели? Ему же категорически запрещается удаляться далеко от моих покоев. Отвечай, выродок.
— Я уже сообщал, — передал Кома, — Сизы нет. Он погиб во время нашествия наших врагов.
Кома ежедневно, по нескольку раз, принимал эти сигналы-оскорбления. Он уже перестал обращать на них внимание, потому что понял, что не только память, но и самую главную способность — регулировать рождение — потеряла царица.
Еще до нашествия красных муравьев Сиза — этот раб, первый кормилец царицы, в лабиринте муравейника повстречал юркого жучка, который самовольно поселился в колонии. Его терпели, хотя знали, что он занимается разбоем. На языке муравьев имя жука звучало как предупреждение: «Фу-а!» То есть «пьяная вода».
Увидев муравья где-нибудь в закоулке муравейника, жучок выказывал ему всякие почести, уступал место, заигрывал, ложился на спину, обнажая покрытый золотыми волосками животик. Этот животик, выделяющий желтую жидкость, и привлекал муравьев. Они жадно слизывали появляющиеся капли и через мгновение становились самыми благодушными насекомыми в мире.
Муравьи теряли не только контроль над собой, но и нарушали Великий Закон Инстинкта. Все, что нес с собой труженик, он отдавал воришке, будь это пища, яйцо или кокон. Вот такую жидкость в своем зобе однажды принес царице Сиза.
С того дня она потеряла покой. Когда не было пьяной воды, ею владело безразличие, апатия, она гнала прочь Сизу, а тот спешил к Фу-а. С каждым днем потребности ее возрастали, а это привело к тому, что перестала она заботиться о семье — приносила яйца, из которых вырастали уродцы, слабые мелкие муравьи, способные лишь на легкий труд в подземелье, но не умеющие захватить добычу или защитить себя.
Может быть, и поэтому красные муравьи так опустошительно разорили ее муравейник.
Никто из муравьиного царства, даже сама царица, не смеет посягнуть на право регулировать потомство — так закодировано в Великом Законе Инстинкта, рожденном еще сорок миллионов лет назад.
— Нам нужны работники, для того чтобы закрыть купол, — попросил Кома.
Она будто не слышала. Она просто не хотела слышать его.
— Я хочу есть!
Кома приблизился к царице и стал кормить, передавая ей уже отработанную, приготовленную специально для нее пищу. Насытившись, царица снова закапризничала:
— Ступай и приведи Сизу!
Она жаждала пьяной воды и знала, что никто, кроме ее постоянного слуги, сделать это не может.
Кома забрал яйцо и понес прятать в боковую камеру, где с утра лежало еще несколько яиц. Их уже не было. Фуражир, что родился день назад, опустил их в нижнее помещение.
С драгоценной ношей Кома спустился на два этажа ниже, вошел в камеру, где хранились коконы, и был приятно удивлен. Фуражир облизывал еще трех, только что прогрызших коконы муравьев. Кома прослушал их своими антеннами, обволок сигналами, вливая и вселяя силу и уверенность, подождал до тех пор, пока хитины их из бледно-коричневого превратятся в черный цвет, и повел за собой к куполу муравейника. Здесь он их на время оставил, потому что надо было вернуться к тропе, где лежала парализованная кислотой гусеница, которую необходимо затащить в дом.
Когда Кома вновь вернулся на купол муравейника, все оставалось по-прежнему. Три муравья- строителя расползлись по кратеру, и каждый лениво и бессмысленно ворочал тонкую веточку, не зная, как
