— Что за птица Ваш муж, когда трезвый? — спросил он.
— Когда он трезвый, он наилучший человек на свете. Но когда он пьет, он наихудший — сказала я.
— Да, понимаю, — сказал он.
Он был резковат, но у него было большое сердце, — говорит Генриетта. — Он сочувствовал женам, потому что знал, сколько пришлось вытерпеть его собственной жене из?за него. Я всегда чувствовала, что движение никогда бы так не выросло, если бы доктор Боб не сказал в свое время, что они не хотят раздельных собраний, что мужья и жены уже достаточно долго были разделены пьянством. Много лет спустя у них появились закрытые собрания (только для алкоголиков), но в те времена их не было.
После того, как мы немного поговорили, он сказал: “Здесь есть еще один человек. Мы с ним думаем, что нашли способ помочь пьяницам”.
Я думала, что он имел в виду какое?то дорогое средство, и сказала ему: “У нас совсем нет денег. Все кончились”.
Он сказал: “Если у Вас найдется 50 долларов за отдельную палату, то все, что мы будем делать для Вашего мужа, не будет стоить Вам ни цента”.
Я сказала доктору Бобу: “Да, столько у меня найдется”. И это было еще одно чудо, потому что две недели назад денег не было совсем. Человек, занявший у нас 150 долларов, позвонил, когда Билл был в госпитале, и сказал, что готов вернуть долг. Разумеется, для нас это было подарком судьбы.
И тогда я сказала доктору Бобу: “Вы — ответ на мою молитву”.
Он сказал: “Нет, я не ответ на молитву. Я пытаюсь удержать от пьянства самого себя”. Затем он позвал медсестру и попросил перевести моего мужа в отдельную палату.
Когда я пошла проведать своего мужа, он был очень расстроен из?за отдельной палаты, — продолжает Генриетта. — “Зачем ты это сделала? — спросил он. Ты же знаешь, что у нас нет денег платить за это”.
Тогда я пересказала ему услышанное от Доктора Боба, и что все, что тот для него будет делать, не будет стоить ни цента.
“Я никогда не слышал о чем?либо подобном”, — сказал мой Билл.
“Я тоже никогда не слышала, — сказала я, — но это то, что он мне сказал”.
Затем вошел доктор Боб и обратился к моему мужу. Биллу он ужасно понравился. Позже в тот же вечер, он вернулся вместе с Биллом Уилсоном, и они вдвоем поговорили с ним. А потом доктор Боб посадил моего мужа на кислую капусту и помидоры. Это все, что разрешалось ему есть, пока он находился в госпитале. Но ему нравилось и то, и другое, и он не жаловался.
Он находился там около пяти дней, прежде чем они смогли заставить его признаться, что он не в состоянии контролировать свое пьянство, и должен отдать это на волю Божию. Что же, он верил в Бога, но он хотел оставаться самим собой. Они
Он вышел из Госпиталя 4 июля 1935 года. Я этого никогда не забуду. Я была за городом, на озерах, у нашего друга, у которого там был коттедж. Доктор Боб, Билл Уилсон, Анна и еще один молодой парень по имени Эдди Р., которого они пытались привести к трезвости, приехали туда. (Эдди сначала не удавалось, но позже у него получилось. Он шутил, что в АА было двое первых — первый, кто пришел в программу, и первый, кто от нее отказался). Они все приехали, и мы устроили пикник. И это был действительно пикник для меня, должна вам сказать!
Что касается второго раза, когда доктор Боб разговаривал со мной в госпитале, он сказал: “Одна милая женщина приглашает Вас в гости”.
Я подошла к подруге, у которой была машина, и сказала: “Я должна поехать и встретиться с его женой, но я не поеду”.
“Ты поедешь, — сказала она, — я отвезу тебя”.
Когда Анна открыла дверь, я спросила: “Вы Миссис Смит?”
И она сказала: “Для вас Анна, моя дорогая”. Это разбило лед недоверия. Я думала: “Такие богатые люди!” Я не могла с ними сравниться, потому что у нас не было ни цента. Но я обнаружила, что у них тоже не было денег. Я вспоминаю, как однажды пришла к ним в воскресение, и застала Билла Уилсона, который ел горох прямо из банки, даже не подогретый.
Анна была такой очаровательной. Все ее любили! Никогда не давала повода почувствовать ее превосходство. Во время нашего первого разговора она сказала мне: “Давай мы с тобой будем оставаться на заднем плане”.
Она разговаривала с женами гораздо чаще, чем я, потому что я по жизни немногословна. И не привыкла обсуждать свои беды. Я держала их в себе. Я начала работать с другими, делала все, что было в моих силах, стараясь помочь другим, и рассказывая им, что мне пришлось пройти через то же самое. Знаете ли, я думала, что мой муж хуже всех. И эти женщины чувствовали то же самое.
Анна деликатно подталкивала других жен к общению с новыми женщинами. И она советовала, чтобы мы также ходили к ним домой. Я помню, как я ходила домой к одной леди. Я никогда с ней не встречалась, но я сказала ей, кто я, и сказала, что я хочу ей помочь. Она была занята стиркой и не хотела, чтобы ей докучали. После этого я каждый раз впадала в уныние, когда дело доходило до визитов к ним домой. Она ведь не поняла, насколько это было для нее важно».
Очевидно, Анна понимала, сколь значимо было происходящее для Генриетты Д., вспоминающей об этом так: «Она звонила мне каждое утро и спрашивала, было ли у меня время тишины. В это время вы должны были оставаться наедине с собой, с блокнотом и карандашом, и записывать все, что приходило вам в голову. Возможно, позднее, днем, вы сможете понять смысл. В течение года, я так думаю, она звонила мне каждый божий день: “У тебя сегодня было время тишины? Было ли у тебя что?нибудь особенное в это время?” Она была удивительной!»
Анна Смит никогда не переставала проявлять свою любовь и заботу о других — похожим образом. Другая женщина, Пегги, вспоминает, что в последний год жизни Анны, «редкое утро проходило без того, чтобы Анна не позвонила. Даже когда они уезжали в Техас, повидаться со Смитти, она так славно позвонила утром и сказала: “Я не видела тебя прошлым вечером (на регулярном собрании группы в Королевской школе). Где ты была?”
Я сказала: “Я знала, что ты уезжаешь в Техас. Я просто не хотела говорить'до свидания'”. Я не понимала, что разговариваю с ней в последний раз».
Генриетта Д. также познакомилась с Луис Уилсон. «Я не знаю, сколько времени прошло до того, как она пришла, но она пришла. Я спросила ее: “Как ты думаешь, твой муж когда?нибудь может начать пить снова?” Она сказала: “Я знаю, что нет”.
Это значило для меня так много, — рассказывает Генриетта. — Она знала, что нет. Она не просто думала так. Она сказала мне, что она знала с самого начала, что Билл уже никогда не будет опять пить».
«Это знание пришло ко мне тоже, как вспышка. Я проснулась в середине ночи, и казалось, что вся комната наполнена светом. Я не видела и не слышала ничего, но ко мне вдруг пришло, что Билл больше никогда не будет пить. И он никогда не пил.
О, да, мой Билл был полон энтузиазма. У него даже не оставалось времени на свой собственный бизнес. Я говорила ему: “Мы имеем совсем немного, но если ты отдаешь свое время этой работе, это все, что мне нужно”. Ему это очень нравилось. Он всегда готов был пойти в любое место в Акроне, или за его пределами, куда они хотели, чтобы он пошел. Ему нравились люди, и люди любили его».
В начале Генриетта Д. вынуждена была работать вечерами, и по средам не успевала на собрания в доме Т. Генри Уильямса. Но она рассказала, что традиция пить кофе или чай после собрания началась сразу же, «когда все, болтая друг с другом, пили кофе и курили…
Вы говорите, что это все и сегодня так? Это действительно здорово!
Анна, которая звонила мне каждый день, была для меня всем. Я всегда вспоминаю дружелюбие, доброту и близость, которую все мы чувствовали. Позднее я могла поехать в любое место в Соединенных Штатах, и найти друга в АА.
Я чувствовала себя очень грустно, когда кто?нибудь срывался. Мы все за него молились. Я не думаю, чтобы кто?нибудь считал, что
