Алису из толпы и указал на нее. — Я посвящаю ей этот танец над Кельном!
Если бы он был русским, то можно было бы сказать, что бросил шубу с барского плеча. Алисе стало грустно и противно. Все замолчали и уставились на нее… Какая-то вселенская пауза. И тогда она ответила ему.
— Ты ошибся. Я знаю причину, по которой летчики не тронули собор. Настоящую причину! У них просто не поднялась рука — он такой прекрасный!
ПЬЕТА ПОД ШОПИНГ
Предательство — ужасно! Не из-за высокопарной морали, а по вполне житейским мотивам. Если бы Алиса не оставила самым предательским образом Соломона в Москве у папы, если бы ее маленький брюссельский грифон был рядом с нею в Риме, то разве он позволил бы подкрасться сзади какому-то негодяю и разрезать ее сумочку. И ладно бы простую сумочку! Весь ужас в том, что только-только купленную на via Condotti сумочку Kelly Hermes из сиреневого бархата. Купленную в первый день июльских распродаж! И ведь поднялась же рука испортить такую тонкую работу, полную изящества и аристократического вкуса…
Алиса была в полном отчаянии. Не из-за украденного кошелька с тысячей евро, не из-за того, что пришлось позвонить в три банка и заблокировать карточки. Все это ерунда. Главное, что сумочка из-за пореза потеряла товарный вид, а такую же новую купить было не на что. Ее подруга Катя со своим мужем отправилась за город в Castel Romano — специальный шопинг-центр с большими скидками. И приехать обратно они должны были ближе к вечеру, когда магазин закроется, перед самым вылетом в Москву. Безысходность! Алиса вышла на via del Corso, швырнула поруганный ворами шедевр в урну, села у какого-то собора и горько-горько заплакала. Иногда кто-то подходил и предлагал помощь, но она, вымучивая улыбку, отнекивалась. В конце концов собрала волю в кулачок и вытерла слезы бумажными салфетками, на которые вор не позарился. Хотела встать, но ее довольно энергично попросили не делать этого.
Слезы не давали Алисе разглядеть то, что происходило у нее под носом. А напротив нее все это время, пока она ревела, жизнь била ключом. Вернее, фонтанировало творчество. В Италии художники любят рисовать разноцветными мелками прямо на асфальте. Туристы фотографируют огромные картины под своими ногами и благосклонно бросают монетки их авторам. И вот как раз такой уличный живописец подловил момент и начал изображать Алису в ее горе.
— Пожалуйста, очень прошу, посиди еще две-три минуты. Пожалуйста! — попросил ее на хорошем английском ползающий на коленях оборванец.
— Хорошо. Мне некуда спешить, — отозвалась, хлюпнув носом, Алиса.
— Меня зовут Лука.
— А меня Алиса.
— Извини, я без твоего разрешения рисую… А что у тебя случилось?
— Сумочку разрезали, — снова затосковала Алиса. — Я ее только что купила… — и снова у нее выступили слезы.
Лука работал в окружении толпы. Когда люди поняли, что он пишет картину с совершенно конкретной девушки, печальной девушки, сидящей в пяти метрах от него, то это их словно загипнотизировало. И как только остановились первые прохожие, к ним сразу же присоединились другие — возник ажиотаж. А ажиотаж неотъемлемая часть коммерческого успеха — в шапку Луки падали монеты. Без звона! Потому что между одно- и двухевровыми железками попадались мягкие прокладки из пяти и десятиевровых купюр.
— Все! Можешь встать и посмотреть! — крикнул Алисе Лука. — Я тебя нарисовал.
Алиса подошла к нему — толпа восторженно расступилась. Лука переместился в нижнюю часть картины, открыв взору своей модели то, что уже было нарисовано. Оказывается, он изображал, как Иисуса снимают с креста апостолы и передают его тело на руки плачущей Мадонне с лицом Алисы. Это был абсолютно точный портрет. Алису так восхитительно никто никогда не рисовал. У нее запершило в горле. Теперь не из-за разрезанной сумочки, а от гордости, что она предстала в таком величественном образе. Зрители снимали на телефоны ее портрет, а потом ее саму, склонившуюся над разрисованным мелками асфальтом.
— С меня обед, — не отрываясь от своей работы, пообещал Лука. — Ты мне сегодня обеспечила отличный заработок.
— Это я тебя должна угощать. За такое…
— У тебя же, наверное, нет денег — тебя же обокрали.
— Денег нет, — согласилась Алиса.
— А как называется картина? — вмешалась в разговор бодрая американка с рюкзаком, в шортах и в клетчатой рубахе, завязанной узлом на пупке. — У таких картин есть какое-то общее название. Только я забыла. Нам экскурсовод в Ватикане говорил, но я забыла, — тараторила она. — Тут в Италии столько всего интересного, что у меня уже все перемешалось в голове. Такая творческая страна. Я из Северной Дакоты. Фантастика! Рим — это удивительно! Я в восторге…
— Это называется Пьета, — прервался Лука. — Оплакивание Христа девой Мадонной.
— Да, точно! А разве Мадонна могла быть такой молодой? — удивилась американка. — Ведь тогда не было пластической хирургии.
— По преданию Мадонна родила Иисуса в тринадцать лет.
— Поздравляю, — американка пожала Алисе руку и принялась с восторженными криками, охами и ахами фотографировать труд Луки.
— Мне как-то… неудобно, — отозвалась Алиса. — Я… и Мадонна.
— Не парься, — успокоил ее Лука. — Ты — красивая, а значит, этот мир создан для тебя. Наш мир придуман для красоты. Красота имеет особые права, — и тут он, наконец, повернулся к Алисе всем лицом, и она смогла его рассмотреть.
Он оказался довольно привлекательным — только порядком измазался. Одному из апостолов он придал сходство с собой. Лица и фигуры были завершены. Лука рисовал феноменально быстро, но сохранял утонченность линий и чистоту красок. Оставалось только закрасить фон.
— А ты можешь пририсовать сюда еще собачку? — попросила Алиса.
— Какую собачку?
— У меня в Москве осталась любимая собачка. Брюссельский грифон. Его зовут Соломон. Мне хотелось бы, чтобы он тоже был тут.
— Прикольное имя. Только я не знаю, как выглядит брюссельский грифон.
— А я тебе покажу. Вот… — она нашла в телефоне видеоролик с проделками Соломона — он нападал на плюшевую мышку, которая, стоило только нажать на нее, пищала спрятанным в глубине ее тельца механизмом «I love you».
— Ух ты! — удивился Лука. — Такой же пес на картине Ван Эйка «Чета Арнольфини».
— Я не знаю такой картины. Я в живописи плохо разбираюсь.
Тогда Лука достал свой телефон и показал там фотку картины Ван Эйка.
— Ой, я ее видела.
— Это очень известная картина.
— Просто я не знала, что она так называется.
— Теперь будешь знать. Куда бы пририсовать твоего Соломона? — задумался Лука.
— Пририсуй где-нибудь внизу. Наблюдает себе пес за происходящим — знаешь, он же любопытный, ему интересно, что происходит.
Лука изобразил в углу череп Адама в основании креста, на котором был распят Иисус. А Соломон играл с этим черепом, как с мышкой в видеоролике. Алиса посмеялась, Лука поднялся с колен, раскланялся перед зрителями и собрал в шапку пожертвования. Ему надо было бы задержаться у своей картины на часик-другой, чтобы получить максимальные дивиденды, но он помнил об обещании угостить Алису в ресторане, поэтому собрал мелки и прочие принадлежности.
— Ты не устала? Тут десять минут надо пройтись.
