Сьюзи взглянула на него. Через секунду медленно отвела его палец от своих губ и спросила:
— Куда вы хотите?
— Могу проводить вас домой. Возьму такси.
Сьюзи улыбнулась и покачала головой.
— У меня дома любовник. Он вам не обрадуется.
Хансон пожал плечами.
— А у меня дома жена.
Сьюзи рассмеялась и встала. Огни в траве погасли. Хансон оглянулся — и ничего не увидел, как в прошлый раз. Он был на середине последнего отрезка пути. Маршрут вот-вот кончится.
— Такого не получишь, нажимая на кнопки в Игровом городке, — сказал Гермес.
— Если бы я сейчас поехал в центр, — задумчиво произнес Хансон, — заказал бы вариант 512. Домашний кинотеатр, динамики в каждой комнате, встроенная микроволновая печь, ворсистое ковровое покрытие и еще кегельбан рядом с приходской школой на улице Наполеона. И, понятно, никаких мифических персонажей, которые лезут не в свои дела.
— Все это пустяки, — заявил Гермес. — Разве ты не хочешь большего? Ты должен добиться настоящих перемен! Трудно представить, до чего же ты несчастен, человек. До чего не удовлетворен жизнью.
— Давай, искушай меня, — ответил Хансон с хриплым смехом. — Я это люблю.
— А еще ты устал. Нечего меня обманывать. Невероятно устал.
— Как ты можешь заметить, бежать мне остается недолго. Я действительно невероятно устал. Но финиш близок.
— Очень рад, что сказал это ты — не я. Знаешь, как бы это все кончилось, будь мы в современном романе? Или в серьезном художественном фильме?
— Наверное, смертью. С трогательной финальной сценой. Сядь. У меня горят уши.
— Да, с трогательной финальной сценой. Знаешь что? Я бы тебя переиграл. Никакого шума. Никаких фаустианских крушений на небесах, землетрясений, огня из ада. Нет-нет, если бы мы были, к примеру, в любой вашей книге или в фильме, ты бы попросту думал об этой последней сценке. С другой Сьюзи в баре. Возможно, тихонько бормотал бы про себя, оглядывался бы снова и снова, надеясь еще разок ее увидеть. Ты бежал бы прямо к выходу из парка и, не сбавляя скорости, миновал бы последний поворот, Орион висел бы над твоей головой чуть выше, чем прежде, и флаг на поле для гольфа хлопал бы на ветру, подгоняя тебя, а я плясал бы на твоем плече и хохотал. Картинка медленно исчезла — ты бежишь и бежишь вместе со мной — по кругу, вечно. Весьма символическая сцена. Затем тьма и титры… Ничуть не хуже вышло бы в книге.
— Наверняка, — сказал Хансон. — То, что нам требуется.
Он свернул на входную аллею и затрусил мимо фонтана. Там на двух черепахах сидели два ангелочка, а между ними стояла высокая женщина, обнаженная выше пояса, с голубем и уткой. Сплошная бессмыслица. Хансон бежал мимо и, как обычно, пытался себе представить, что бы это могло изображать. Возможно, есть вариант с другим фонтаном, не таким нелепым.
— Ты несчастен, Хансон, — сказал Гермес.
— Ну и что?
— Ты не удовлетворен жизнью.
— Вот я пробежал две мили. А ты столько можешь?
— Ты стал другим. Ты действительно изменился.
— Знаю. Я тебе так и говорил.
— Ты все еще меняешься. Я понял: тебе не хватает определенности. Ты вот-вот еще изменишься, Хансон.
— Так-то оно лучше, — сказал Хансон и остановился на тротуаре, ожидая удобного момента, чтобы перейти улицу.
— Ага, так-то оно лучше, — сердито буркнул Гермес и спрыгнул с плеча Хансона.
Тот обернулся и проводил взглядом крошечного бога, шагающего в темноту Одюбон-парка.
