голос очкарика не походили на тот материал, который он слушал только что вместе с Татьяной на компакт диске. Может быть, это был вовсе и не Коваленко, а какой-то другой музыкант? Барменша поставила ему на стойку пепси и Краб спросил у нее:
– А скажите, этот певец и есть тот самый Коваленко?
– Ну, это Коваленко, а че? – спросила она.
– А чего он тогда поет какую-то блатную чушь? – сам себя негромко спросил Краб, взяв стакан.
Барменша злобно зыркнула на него глазами, потом покосилась на местную 'братву', которая сидела за двумя сдвинутыми вместе столами и картинно 'тащилась' от песни. Барменша вероятно подумала о том, что если бы бандиты слышали, что сказал этот 'старый пень', они бы его порвали на куски. Но Крабу было наплевать на 'братву' – ему нужен был Коваленко, поэтому он взял свой стакан, отошел от бара и присел за свободный столик, не сводя глаз с певца. Тот был среднего сложения, сутуловатый, по его поведению явно было видно, что он, как говорится, находится не в своей тарелке. В темноте не было видно его глаз и поэтому Краб решил подойти поближе. Когда Коваленко закончил песню, Краб подошел к нему и поинтересовался почему тот поет какую-то блатную ерунду, а не исполняет своих песен, например, 'Я неудачник'. Коваленко растерялся, заерзал на стуле и спросил – откуда он знает его песни?
– Допустим, я продюсер, – ответил Краб и скрестил руки на груди, скопировав при этом выражение лица Бальгана.
Но внешне на продюсера он не был не слишком похож и поэтому Коваленко, затравленно взглянув на него и не поверив, ответил, что он поет тут то, что ему публика заказывает и за что деньги платит, а свои песни он поет дома для себя. Во время разговора композитор несколько раз стрельнул призывно глазами в сторону местной 'братвы', которая, вероятно, его опекала от назойливых посетителей. Краб в это время поинтересовался – могут ли они присесть за столик и переговорить по одной теме после окончания его певческого отделения? Композитор не сразу ответил на этот вопрос – сначала стал мяться, глаза его испуганно забегали, а потом он ответил неопределенно ни да, ни нет – промычал что-то нечленораздельное.
Краб подумал в этот момент, что, наверное, с их с Татьяной стороны разумнее бы было подождать Коваленко возле кафе. После того как он выйдет с работы, схватить за шиворот, засунуть в машину и уже потом вести с ним разговор. Но, во-первых, умная мысля приходит опосля, а во-вторых, Коваленко мог с работы сразу же от входа сесть в такси и уехать – тогда бы вообще Краб не смог бы его достать. Краб сказал, что подождет Коваленко за своим столиком и в это время, толкнув Краба плечом, со стороны стола местной 'братвы' появился здоровый, сильно поддатый детина и спросил у музыканта хриплым басом:
– Че замолчал, Коваль, в натуре? Давай, гони дальше наши пацанские песни. Работай, доходяга, работай! Не хер тут языком чесать.
– Да я вот… тут человек подошел… поговорить… – пробормотал Коваленко, искоса поглядывая на Краба.
– Где тут человек? – спросил детина, оглядываясь, словно в упор не видя никого. – Где человек, я не вижу? Этот что ли 'человек'?
Он ткнул мизинцем, унизанным золотым перстнем отцу Тани в грудь и произнес уничижающим тоном:
– Так это не человек, а говно! Че тебе надо тут, задрот? – нагло спросил он у Краба, оттопырив нижнюю губу и напирая. – Че лабуха отвлекаешь? Не слышал что ли он для братвы поет? Слышал? Вот и отвали, пока рожа цела!
Крабу совсем не хотелось устраивать драку с пьяным отморозком в подмосковном кафе – у него была другая задача на сегодня – нужно было как-то найти способ побеседовать с Коваленко тет-а-тет, а не махать кулаками, поэтому Краб отошел к своему столику и присел на стул. Но отморозок естественно воспринял этот шаг Краба как трусость и пас с его стороны, а поскольку выпитый алкоголь толкал его совершить 'подвиг' – начистить кому-нибудь рожу, то он подошел к столику, за который сел Краб и прицельно плюнул ему в стакан с пепси.
После этого он самодовольно ухмыльнулся и подбоченился с таким видом, мол, ну, и чего ты щуришься, да, мол, я тебе в стакан плюнул – ну, скажи мне что-нибудь? Он явно нарывался на драку, но драка не была нужна Крабу. Он решил все-таки уйти из этого заведения и подождать Коваленко в машине вместе с Татьяной. Поэтому Краб встал с места и направился к выходу. Но отморозку не хотелось, чтобы 'дядя' вот так ушел – ему хотелось побоксировать, а 'объект' для битья, как ему показалось, был идеальный – какой- то зачуханный работяга, которому что с зубами, что без зубов ходить – без разницы.
– Ты куда собрался, чухан? – спросил детина, догоняя Краба. – Я тебя не отпускал!
И он постарался ударить Краба кулаком в затылок. Но Краб резко убрал голову вправо, развернулся, отбил его руку вверх и справа снизу с большим замахом врезал амбалу в челюсть, а потом левой в ухо и правой прямой в нос. Детина был тяжел и крепок, поэтому от этих зубодробительных ударов не упал, а только зашатался и отступил назад. Но глаза его тут же покрылись туманной поволокой – это был явный нокдаун. Чтобы завершить серию ударов, Краб высоко подпрыгнул, развернулся в прыжке и ногой врезал детине в грудь так, что тот полетел к барной стойке и едва не снес ее своей массой. Барменша завизжала, как свинка на бойне, со стойки посыпались, разбиваясь, на голову амбалу фужеры и бокалы. Коваленко, который уже начал петь первый куплет песни, испуганно замолчал, а веселая музычка из клавишных продолжала литься – 'тыц-пыц, тыц-пыц'.
Краб глянул на Коваленко, решительно подошел к музыканту, схватил его за шиворот и сказал:
– Ты сейчас пойдешь со мной! Поговорим в машине!
Коваленко торопливо закивал – ведь мужичонка только что запросто уронил самого боевитого боевика в округе, зачем же композитору было рисковать своим здоровьем? Он и стал торопливо вылезать из-за клавишных. Но в это время уже вскочила из-за своего столика местная 'братва', а их было человек шесть и намерения их были очевидны. Краб было потащил композитора к выходу, но дорогу ему преградили бандиты. Один из них замахнулся, пытаясь ударить Краба в лицо, но промазал, получил прицельно между ног и рухнул на колени. Краб добавил ему каблуком в лоб и тот рухнул спиной на пол.
И все-таки силы были неравны – на него кинулись с двух сторон сразу два бандита. Крабу пришлось выпустить Коваленко и тот на четвереньках уполз куда-то в сторону. Началась крутая драка. Для Краба рукопашный бой был профессией, которой он с большим энтузиазмом посвятил всю свою жизнь, а заплывшие жиром местные 'братки', видимо, привыкли пугать всех своим авторитетом и дубасить только тех, кто их боялся и ответить не мог, поэтому Краб легко отбивался от плохо поставленных ударов, а сам практически не промахивался. Трещала мебель на которую валились поверженные бандиты, а испуганные посетители кафе жались по углам.
И все же бандитов было численно много и дури у них хватало – это было плохо, зато они были сильно пьяные, едва держались на ногах и это уже работало на Краба. Он больше играл с ними, уходя от ударов и сталкивая лбами разъяренных отморозков – выматывал их, хотя это было сложно делать в узком пространстве зала кафе. Если кто-то из бандосов хватал его за одежду, тогда уже Краб выворачивался, иногда ломая кисти рук или же делая вывих плечевому суставу.
В очередной раз раскидав всех по разным сторонам, Краб предлагал остановиться, но бандитам на собственной территории позорно отступить все бандой перед одним пришлым мужиком было позорно, оттого они лезли и лезли снова, получали по шее, падали, вставали и снова лезли в атаку. Хватались за стулья, но эти стулья у них же на головах и ломались.
Наконец, Крабу надоело играть в 'милосердие' и он стал 'работать' в полную силу – как на войне – не щадить. И уже через пять минут все было кончено – музыку из пятисотваттных колонок заглушали стоны и крики корчащихся на полу 'авторитетов'. Остальные посетители кафе прижались к стенам, не смея даже пошевелиться. На глазах местный 'мафиозный клан' был позорно раздавлен случайно забредшим в 'Жемчужину Мамонтовки' дядькой, и все посетители понимали, что завтра они все невольные свидетели позора местной 'братвы', будут биты этими же бандитами, которые валяются сейчас на полу и стонут от боли. Поэтому посетители молчали и лишь косились на 'супермена', который поправив одежду, огляделся.
– А где же Коваленко? – спросил Краб у остолбеневшей барменши.
– А… он… убежал… через кухню… – заикаясь ответила она.
– Черт, – выругался Краб и рванул на кухню.
