государство свое тебе оставлю. Многое хотел я сделать, Русь-матушку к величию вести, да не дал Бог,… умираю, оставляя такую тяжесть на плечах твоих, Алеша.
-Так может все образуется батюшка? Может, просто привиделось тебе это,– делаю попытку увести тяжелые думы царя в сторону, но все потуги рассыпаются пеплом.
-Ты не поймешь сын, пока сам не испытаешь этого. Не могло такое привидится,… впрочем, пускай сия учесть минует тебя… Я устал, хочу отдохнуть немного, но прежде чем ты уйдешь, хочу, чтобы ты поклялся в том, что будешь оберегать свою семью, а мачеху с сестрами тем паче,– голос государя становился все тише и тише, хрипы заглушали слова, но Петр упорно продолжал говорить.
-Клянусь отец, что буду защищать и оберегать их как самого себя и семью свою, и не будет мне никакого покоя, пока не сделаю я для них все возможное!– слова слетают с губ, тяжелым ярмом ложась на шею.
Непонятная ненависть к лифляндке куда уходит, остаются лишь воспоминания Алексея, того самого цесаревича, который читал письма своей мачехи, старающейся помирить отца и сына после очередной размолвки, нежно относился к ней и признавал своей матерью, несмотря на то, что царь лишил его настоящей матери, отправив ее в монастырь.
Да, стереотипы играют порой глупую и страшную роль в сознании человека, многое могло бы быть иначе, не появись эти бесовские выдумки лицедеев и лицемеров. Похоже, многое придется переосмыслить, многое понять, пересмотреть и не делать поспешных выводов из всего услышанного и увиденного. Жизнь штука странная и порой непонятная, так почему же нам самим надо быть открытыми как книга? Выходит, что человек то это много больше, чем мертвая плоть древа… Черт бы побрал всех философов и их труды! Как же теперь быть, когда осознаешь – рушится приятный мирок, исчезают бумажные стены долго возводимых замков, открывая для тебя все гамму красок этого мира, с его жестокостью, подлостью, красотой и уродством, открывая нам одну простую – человек существо разноплановое и несовершенное! И относиться к нему однозначно тоже нельзя, даже взять светлейшего князя… етить его… гений военной наступающей доктрины Петра, верный сподвижник и удачливый командир, при этом являющейся столь злостным нарушителем законов и устоев государства, что повесить его было бы великим благом, да только надо ли все это?!
-…что ж сын, я рад, что ты изменился,… ступай, пригласи ко мне мою Катеньку, хочу последние мгновения побыть с ней…– отец повернул изуродованное лицо на бок, из уголка невидящих глаз покатилась прозрачная капля, пробежавшая по щеке и исчезнувшая на одной из подушек.
Через пару минут заплаканная некоронованная царица вошла в опочивальню Петра, неся на руках полуторагодовалого ребенка, невинно взирающего на окружающий мир с такой любознательностью и вниманием, что даже мое очерствевшее сердце двух совершенно разных эпох дрогнуло и часто-часто забилось.
Увы, но жизнь часто несправедлива, страдают достойнейшие, умные, благородные, а живут предатели, скоты и многие к ним относящиеся. Да, жизнь каждого из нас порой заворачивает разные зигзаги, но это не значит, что при каждом бедствии нужно опускать руки, скорее наоборот: «То что нас не ломает, делает нас сильнее!»
Друзья, стоящие рядом с дверью в окружении моих гвардейцев и витязей, молча разошлись в стороны, ничего не спрашивая и даже стараясь не смотреть на меня, опуская свой взор в пол, будто на нем изображена самая прекрасная картина на свете. Не понимая в чем дело, подхожу к одиноко висящему зеркалу…
Увиденное поразило меня: красные опухшие глаза, мокрые дорожки на щеках, плотно сжатые губы на фоне бедной кожи лица. Медленно подношу руки к глазам, пальцы дрожат так будто я неделю беспробудно пил. Едва касаюсь скул подушечками пальцев, делаю шаг в коридор, тишина повисла во дворце, лишь где-то вдалеке хлопнула и все, больше никаких звуков не было. Не оглядываясь, продолжаю свой путь, в каком-то полупьяном состоянии дохожу до своих покоев, не сдерживаясь, падаю на постель и тупо гляжу в потолок, даже не замечаю, как рядом со мной опускается прелестная девушка, нежно целующая меня в шею, покусывая мочку уха, она выводит меня из этого оцепенения.
Начавшаяся было апатия, сразу же пропала, высвобождая скрытые резервы организма, которые просто необходимо куда-то употребить…
Поворачиваю голову, на встречу ее губам, пальцы рук живут своей жизнью, выискивая крючочки, узелки и прочий крепежный инструментарий одежды. В конце концов, последняя преграда пала, боярыня откидывается на спину, блаженно прикрывает глаза,… я опускаюсь чуть ниже, целую ложбинку грудей Оли, а в голову тем временем закрадывается неприятная мысль, даже не мысль, сравнение: «Пир во время чумы…»
Глава 2.
Конец января 1710 года от Р.Х.
Рязань.
Царь Алексей Петрович Романов.
День сменялся ночью, прошлая апатия прошла так и не начавшись, жизнь текла своим чередом, однако в сердце все равно будто что-то умерло, а вот воскреснет ли вновь, я не знаю.
1 января, после обеда, когда солнце светило особенно ярко отец отослал всех из своей опочивальни, не хотел чтобы жена с малолетней дочерью видели его смерть. Только попросил в последний раз посмотреть на грудную Елизавету.
Царь не спрашивал где его соратники и друзья, будто весь интерес просто исчез. Он хотел одного – уединения с семьей, которого не мог добиться во время нормальной жизни, постоянно носясь по просторам огромной страны. Уходя из опочивальни отца, я услышал тихий шепот государя, молящего меня о прощении, о том, что он не уделял мне даже капли своего времени. Он просил не забывать свою кровь, кровь, текущую в жилах дочерей Петра, дочерей брата отца, всех тех в ком есть хоть капля крови Романовых. Я почувствовал, как одинокая слезинка собирается в уголках глаз, готовая сорваться она так и осталась на своем месте, реальность заставляла быть жестким, давить жалость и милосердие, выкорчевывать любым методом, даже самым радикальным.
В два часа по полудни царя не стало, не было ни горячечного бреда, ни какого-либо осложнения, вообще он шел на поправку, даже лицо несколько порозовело, однако факт остается фактом – государь Московский и Всея Руси скончался…
Три дня длилась служба в Успенском соборе и ближайших церквах, священники стояли с иконами в руках, молились за упокой души Петра Великого. Перед иконостасами замерли сотни свечей, не было ни минуты. Чтобы не был слышен звон колоколов. Да, Петр Алексеевич Романов как никто другой заслужил это прозвище, все-таки сделал он не мало, и сколько бы еще сделал, если бы не эта напасть!
Но что бы не случилось, жизнь продолжается! Похороны прошли, разбираться с делами я в первые дни не хотел, забот хватало и без этого, по моему желанию коронацию произвели как можно раньше, без много месячных приготовлений, там же в Успенском соборе. Тяжесть шапки Мономаха, ее незримое давление, словно на тебя взирают десятки глаз предков, ощущалась особо отчетливо, будто все они за спиной стоят, с молчаливым вопросом в глазах: «А справишься ли?»
Но вот, наконец, все мероприятия прошли, в глазах народа, бога и самого себя я стал полноправным государем Руси-матушки. Памятуя о клятве, сразу же определил денежное довольствие чете государевой, оставив их в Преображенском дворце, куда мне честно признаться возвращаться было неохота, да и неуютно там, что скрывать.
Сам же быстро перебрался в родную Рязань, мимоходом думая о том, как быть с Петербургом, конечно отец перенес столицу именно туда, заложил и уже построил ряд отличнейших зданий, то же Адмиралтейство, дворец светлейшего князя, да много что еще. Как не стоит забывать и о том, что русская морская торговля с Западом осуществляется теперь по большей мере не через Архангельск, а через Питер.
