отступиться. Теперь-то он понимает, что его сердце надеялось не зря, но тогда… Ох, если бы вернуть все назад!..
Антон не стал ничего скрывать и рассказал отцу всю правду о своем бывшем друге. Сергей отлично видел, что лежавший перед ним в коме человек был европеец, более того, он прекрасно знал об этой татуировке – знал единственный из всех! – и даже сам отвел его к мастеру. А Светка… что ж Светка? Она никогда не любила мужа, внутренний голос не мог подсказать ей. Да к тому же татуировка, видимо, сбила ее с толку – вряд ли Сергей поделился с ней этим секретом… Нет, Пономарев не стал бы рисковать: он твердо и решительно вычеркнул Антона из списка живых.
Отец с сыном проговорили почти до утра. Антон переводил для Дины самые важные места беседы. Девушка сидела, затаив дыхание и время от времени вытирая слезы, бережно прикасаясь то к руке своего дорогого Ло, то к старой, покрытой коричневыми пигментными пятнами руке будущего свекра.
Антону казалось, что в его сознании сложились вместе все недостающие части головоломки. То, что с ним случилось – не просто насмешка судьбы, это еще и человеческий замысел. Произошло предательство. Предатель – его лучший друг, укравший у него все: жизнь, имя, жену и сына, любимое дело и даже деньги. Деньги – самое малое из всего перечисленного, но именно ради них, видимо, и затевалась эта невеселая шутка с неузнанным, забытым в китайской больнице человеком.
Утром они позавтракали в столовой клиники; Николай Васильевич оформил у администратора питание на своих гостей – им нужны были силы, чтобы определиться, как жить дальше. Антон пока еще не представлял всего алгоритма дальнейших шагов, но главное ему было уже известно и вселяло некоторый оптимизм: Дина по-прежнему с ним; отец жив; сын здоров и учится в спокойном и безопасном месте.
Самым темным вопросом оставалась пока судьба фирмы и принадлежавших ему средств. Надо было найти кого-нибудь из старых коллег, восстановить свой прежний статус. Но легко ли это сделать человеку с измененной внешностью и документами на другое имя? К тому же он совсем не помнил, как делился по первоначальным условиям капитал, как планировалось распределять прибыль, где хранились основные документы…
Они продолжали разговаривать после завтрака уже в комнате Житкевича-старшего и вновь не заметили, как пролетел за разговорами день. Но когда на лес за окном спустились майские сумерки, в дверь вдруг торопливо стукнули, и она быстро приоткрылась. «Николай Васильевич, вы дома?» – прозвучал негромкий ласковый голос, и на пороге показалась тонкая девичья фигурка, затянутая в джинсы. Рассыпанные по плечам каштановые волосы, широко распахнутые глаза, спортивный рюкзачок на плече…
Девушка быстро вошла в комнату и с недоумением оглядела незнакомую компанию. Антон узнал ее сразу же, как только она переступила порог; ее появление оказалось тем недостающим звеном, которое замкнуло цепь его воспоминаний. Память высветила и лицо профессора Лаптева, и давний разговор о его изобретении, и переданный ему на определенных условиях патент…
– Настя! Настюха! – вырвалось у Антона, и он бросился обнимать ее.
Девушка недоверчиво отстранялась от незнакомца, Дина ревниво хмурила брови – Ло никогда не упоминал ни о какой Насте! – и эта сцена, видно, затянулась бы надолго, но тут хохотом разразился Николай Васильевич. Он кинулся спасать девушку от медвежьих объятий сына.
– Довольно, довольно! – повторял он. – Отпусти ее, раздавишь!
Настя пристально посмотрела на незнакомца, потом перевела взгляд на старика. Заметив его сияющие глаза и решив, что опасности больше нет, решительно потребовала:
– Николай Васильевич, выручайте! Ничего не понимаю, ничего не могу осмыслить. Это кто?
– Только не падай в обморок, Настена. Это Антон. Наш Антошка! – голос отца звенел от счастья, а девушка, оцепенев и перестав понимать вообще что бы то ни было, затаила дыхание и впилась глазами в незнакомые черты.
Антон решил, что пора вмешаться.
– Настенька, милая, твой дедушка просил меня за тобой присматривать, да вот, к сожалению, мне пришлось незапланированно задержаться в Китае, – с мягкой улыбкой сказал он. – Прости, что так надолго. Рассказывай, как ты тут без меня, как твоя учеба, твои друзья?
Голос был почти родным, интонации знакомыми – только Антон мог разговаривать с ней с такой нежностью… Настя обняла парня и почувствовала под руками знакомые сильные плечи, крепкую шею, особенный, только ему присущий запах русых волос. Уронив голову ему на грудь, она заплакала так, как не плакала со времен детства. Ее сердце, вопреки здравому смыслу, вопреки чужому лицу, смотревшему сейчас на нее, подсказывало: это и вправду Антон! И все-таки разум отказывался верить в происходящее.
Впрочем, есть ведь возможность проверить. Слезы ее мгновенно высохли, и, глядя на парня в упор, она сказала, против воли своей истово желая, чтобы он с честью прошел это испытание:
– А я твои бумаги с печатями так и храню. Уверена была, что все это уже никому не нужно, и все же хранила… Так, на всякий случай.
– С печатями? Консолидированный пакет акций?! И что, они так и валяются у тебя в дедушкином серванте? Ну, Настасья, пороть тебя некому! Такие важные документы – а ты не удосужилась отнести их в банк…
Пауза повисла между ними лишь на мгновение – и тут же раздался пронзительный крик Насти:
– Антон!!! Это Антон!!! Николай Васильевич, миленький, это наш Антошка! Про эти бумаги никто, никто не знал, кроме него…
Эпилог
У кромки воды на одном из швейцарских озер, на пляже дорогого курорта, сидели трое: коренастый мужчина среднего роста с веселыми голубыми глазами на загорелом лице, изящная девушка азиатского типа и худенький светловолосый мальчик лет двенадцати. Мальчишка, явный непоседа, переходил с языка на язык; отцу он втолковывал что-то по-русски, девушку убеждал искупаться с ним на хорошем английском. А молодые люди перекидывались фразами на китайском, попутно обучая ребенка азам сложного древнего языка.
Они смеялись, обнимали друг друга, подшучивали над мальчиком, говорили все разом, и этот коктейль из разноплеменных наречий носился в воздухе, насыщая всю атмосферу вокруг искренней радостью, любовью и сердечностью. На них с удивлением посматривали туристы, бродившие вокруг, а один даже наставил на веселую троицу любительскую камеру – такой беззаботной и яркой выглядела вся эта курортная картинка, что ему захотелось непременно увезти ее с собой на память в суровые будни делового Нью- Йорка.
А семья между тем заспорила, куда поехать кататься. Мальчик настаивал на виндсерфинге, девушке хотелось нанять катер, а отец семейства просто дурачился и поддерживал общее веселое настроение. Ему было хорошо. Когда жара стала уже нестерпимой, он стянул с себя легкую белую футболку из хлопка и подставил спину прямым солнечным лучам. Над его левой лопаткой улыбалась прохожим большая лукавая морда черного кота.
