ДНЕВНИКИ 1973-1983

Все эти дни – мелкие дела, заботы, спешка, огорчения – от сплетен, от того удручающего уровня, который, увы, так сильно чувствуется и в маленьком семинарском мирке. И от всего этого словно серая пыль на душе. Она делается непроницаемой к радости, к свету. Точно, сжав зубы, стремишься только к одному – выжить, 'про-жить' эту волну. Маленькие просветы: лекция в среду о Божией Матери, одна из тех, когда словно говоришь самому себе. Сегодня внезапно чувство: изжито, пронесло. Один дома (Л. в Buffalo). И хотя с сильной головной болью, но мир, общение с жизнью. Завтра – последний день Поста. Завтра – 'душеполезную совершивше четыредесятницу… Заутра Христос приходит'. Начало любимых дней. Хочется молиться, чтобы ничто их не омрачало, не искажало. Весь день нарастала и сейчас (пять часов дня) разразилась настоящая весенняя гроза.

Пятница, 20 апреля 1973

Вчера – на сон грядущий – перечитывал страницы из книги J.Schulmberger об A.Gide и его жене (ответ на 'Nunc manet in te…'2 ). Как, в общем, мало лет прошло – и как, действительно, в воду канул весь тот мир. Нравственная взволнованность. Умение жить, как Madeleine Gide, 'высоко'. Что современная молодежь с ее социологией и гедонизмом может понять во всем этом? 'Спекуляция на понижение' – во всем: и в религии, и в искусстве. Да, наконец, просто в жизни.

Тоже вчера – две главы из 'Дара' Набокова, который перечитывал много раз. Смесь восхищения и возмущения: какое тонкое разлито во всей этой книге хамство . Хамство в буквальном, библейском смысле этого слова: самодовольное, самовлюбленное издевательство над голым отцом. И бесконечная печаль набоковского творчества в том, что он хам не по природе, а по выбору, гордыне. А гордыня с подлинным величием несовместима. Он не 'хамит' с природой, и тут его творчество подчас прекрасно, велико ('И хочется благодарить! А благодарить некого…'). 'Хамит' он исключительно с людьми, которых он видит по-'хамски': подобное познается подобным. Гоголь видел 'пошлость'. Но он не 'хамил'. Потому у него трагедия. Никакого трагизма, ни малейшего, в творчестве Набокова нет. Откуда же ему взяться в этом хамском

1 'Пикассо так же важен, как Адам и Ева, как звезда, как источник, дерево, скала, волшебная сказка, и останется столь же молодым, столь же старым, как Адам и Ева, как звезда, источник, дерево, волшебная сказка' (Жан Арп). Пикассо: 'Ничто не может создаваться без уединения. Я себе создал уединение, о котором никто не подозревает' (фр.).

2 'Et nunc manet in te…' (лат.) ('И ныне пребывает в Тебе') – название книги А.Жида, вышедшей после смерти автора и описывающей его семейную жизнь.

и пошлом мире? Набоков тоже в конце концов – 'спекуляция на понижение'. Беспримерное торжество, удача этого 'хамства' – чего стоят отчим и мать Зины в 'Даре' или Ширин. И полный крах, когда он, как говорят, 'выводит положительные типы', то есть тех, кого он любит и с кем не 'хамит'. Отец, мать (и в 'Даре', и в 'Других берегах'), Зина, жена, сын. Уж такие они не как все, с такой тонкостью, с такой несводимостью ни к чему обычному, общему. Тут хамству противостоит мелкий 'снобизм'. Но горе в том, что это не природа Набокова, что и хамство, и снобизм он выбрал. И там, где их нет ('Василий Иванович' и др.), там видно, с какой возможной, данной и заданной ему, полноты он 'пал'. И, упав, смеется и страшно доволен сам собой. Демоническое в искусстве: ложь, которая так подана, что выглядит, как правда, убеждает, как правда.

Блаженный, ликующий, весенний день. Канун Лазаревой субботы. В этот день всегда вспоминаются о.Киприан и Сергей Михайлович Осоргин.

Вербное Воскресенье, 22 апреля 1973

'Радость церковная'. Как она льется из этих двух действительно единственных дней – Лазаревой субботы и Вербного воскресенья. Сегодняшний Апостол: 'Радуйтесь, и еще говорю вам – радуйтесь… мир, превосходящий всякое разумение'1 . Праздник Царства Божия!

Вчера после всенощной долгий разговор с Верой Эрдели, сестрой Илариона Воронцова, и ее мужем Сашей Эрдели. Иларион говорил, что работать для Церкви – это как бы писать икону. Разговор об их сыне – 30 л ., йога, вегетарианство, drop-out2 … все во имя добра и ни йоты смирения. Чего люди хотят от религии? Все того же – утверждения себя, своего. И потому так закрыты 'радости церковной'. 'Скрыл сие от мудрых и открыл младенцам…'3.

Понедельник, 23 апреля1973

Max Jacob: 'Je ne suis pas un critique, mais j'aime a admirer et plus encore a dire que j'admire'4.

Желая сам себе оправдать мою постыдную привязанность к комиссару Мегре (G. Simenon), прочел книгу о Сименоне Бернара де Фалуа. Вот цитата из Roger Nimier: 'Le sentiment le plus positif de cet univers en grisaille, c'est la tendresse ou encore la pitie. Par la autant, que par son gout des details familiers, des details 'rechauffants' Simenon est un romancier russe (!!!) tels qu'on les voyait au XIX siecle…'5.

1 Флп.4:4-7.

2 недоучка; студент, бросивший учебу (англ.).

3 Мф.11:25; Лк.10:21.

4 Макс Жакоб: 'Я не критик, но я люблю восхищаться и еще больше – говорить, что восхищаюсь' (фр.).

5 Роже Нимье: 'Наиболее позитивное чувство этого серого мира – это нежность или жалость. И из-за его вкуса к подробностям привычным, подробностям 'согревающим', Сименон – русский писатель (!!!), какими их понимали в 19-м веке…' (фр.).

Светлый вторник, 1 мая 1973.

Пасха. Страстная. Чуть-чуть омраченные мелким раздражением на суету в алтаре (четыре священника, пять дьяконов!), но в основном светлые, такие, как нужно. И все, что нужно. Я убежден, что если бы люди услышали по-настоящему – Страстную, Пасху, Воскресение, Пятидесятницу, Успение, не нужно было бы богословие. Оно все тут. Все, что нужно духу, душе, уму и сердцу. Почему люди могли веками спорить об justificatio1 , об искуплении? Все это в этих службах не то что раскрывается, а просто вливается в душу и в сознание. Но вот удивительно: чем больше живу, тем больше убеждаюсь, что большинство что-то другое любит и чего-то другого ждет от религии и в религии. Чего-то, что я ощущаю как идолопоклонство, что делает контакт с 'религиозными' людьми таким мучительным.

Сегодня под майским солнцем по Пятой Авеню. Lunch hour2 . Толпа. И вдруг поражаешься: как мало в этой толпе людей с простыми лицами, с человеческой заботой и глубиной. Эта мысль пришла в голову, когда навстречу попалась средних лет женщина, очень просто, почти бедно одетая, именно с таким лицом.

Пятница, 4 мая 1973

Потрясающие 'Дневники' Эдуарда Кузнецова. Ведь, вот, кажется, что после Марченко, Гинзбурга и Н. Мандельштам уже нельзя больше 'реагировать' на весь этот ужас. Читаешь Кузнецова, и снова нельзя оторваться. Читаю 'эмигрантскими' глазами: сколько людей в эмиграции, самых что ни на есть 'непримиримых', 'верных' и 'белых', были бы идеальными чекистами. Самое для меня ужасное в этих книгах – это, конечно, 'послушание' всякой советчине. От одной выписки не могу удержаться: '…ничто так не отвращает от религии, как личный – особенно камерный – контакт с верующими' (стр. 68).

Книга Jean Cau 'Les Ecuries de l'Occident'3 . Много очень верного о гниении Запада, о коренной лжи всякого эгалитаризма и гуманизма и т.д. Много также неверного. Отсутствие измерения внутренней жизни. Всегда – история, власть, сила или биение себя в грудь… Но основное верно. Исчезновение в мире 'sursum corda'4.

Все эти дни – пасхальные Литургии и крестный ход. Пасха как 'вечность'. Повторение неповторимого.

Прочел интересный сборник (перепечатанный с самиздатовского издания) – 'Август Четырнадцатого читают на родине'.

Понедельник, 7 мая 1973

В субботу, после последней пасхальной Литургии, уехали, как в прошлом году, в Montauk Point – отдышаться. Ночевали в том же мотеле в Easthampton. Насладились неимоверно. Утром на скале около маяка. Оке-