умеющим своими игрушечными шпагами смертельно ужалить вражеское сердце, — дать дорогу прокаженным королям, ясноглазым юродивым и дамам, которым верхняя одежда служит нижним бельем, — все они располагаются на сцене почтительным кругом, в центре которого, положив шестипалую руку на эфес тяжелой шпаги и вздернув упрямый подбородок, обросший толстым маслянистым волосом, — капитан Фернан Магеллан, которому стальной позвоночник, выкованный лучшими толедскими мастерами, не позволяет принимать никакой иной позы, кроме надменно-величественной. Впрочем, ввиду его заслуг гордыня дозволена ему королевским указом, прощена постановлением Валенсийского собора и освящена смертью. Ему также предписано и после смерти отбрасывать тень — страшную тень.
До сих пор неизвестна точная дата рождения Фернана Магальянша: принято считать, что появился он на свет около 1480 года в португальской провинции Траз-уж-Монтиш. В 1505-1512 годах он совершил две дальние морские экспедиции, по возвращении из последней сочинил проект плавания западным путем к Молуккским островам («Если долго идти на запад, обязательно придешь на восток»), который был отвергнут королем португальским и в 1517 году принят королем испанским.
Около двух лет длилась подготовка к плаванию. И все это время Магеллан жил одиноко и замкнуто, не вступая в близость ни с кем, кроме чистенькой платной девушки из таверны «Красный бык». Утверждают, что перед отплытием они обвенчались, достоверно же известно, что душной сентябрьской ночью тридцатидевятилетний Магеллан сказал возлюбленной, роскошно раскинувшей свои храмы и пажити на златотканом покрывале: «Ты родишь мне дочь — чистую и звонкую, круглую и спелую, как яйцо или яблоко, чтобы по возвращении я мог на ней жениться в память о тебе. Ибо ты меня не дождешься, даже если останешься жива: глупцы полагают, будто я собираюсь покорить пространство, тогда как в действительности путь мой проляжет в вечности».
Глубокой ночью перед выходом в море капитан Магеллан тайком поднялся на борт флагманского корабля, держа в левой руке заговоренный гвоздь, закаленный в сперме висельника, и вколотил его в стойку штурвала двенадцатью ударами, после чего, зажмурившись и сотворив заклинание, вслепую нанес последний и главный — тринадцатый — удар.
В полдень 20 сентября 1519 года из испанской гавани Санлукар-де-Баррамеда вышли пять судов под командованием Фернана Магеллана. Когда умолкло эхо пушечного салюта, на белых парусах эскадры это видели все, кто толпился на берегу, — вспыхнули алые кресты, что смутило людей: одни посчитали этот знак хорошим предзнаменованием, другие же не могли скрыть недобрых предчувствий.
Известная ведьма — рыночная торговка, — прежде чем перекреститься, опустила правую руку в чашу с лимонным соком, чтобы уничтожить запах рыбы и не смущать им Господа…
Переваливаясь с боку на бок, хрупкие корабли с трудом вскарабкивались на океанские холмы, чтобы со скрипом, хрустом и скрежетом, словно от боли вопя всем составом короба своего, сорваться вниз, в дымную бездну — и снова вознестись к бурному небу, трепеща грубыми парусами и пугая неосторожных атлантических русалок, которые еще не знали стыда и смущали матросов своими ледяными солеными грудями, крепкими, как панцири гигантских черепах…
Судовые журналы донесли до нас сведения об островах, открытых Магелланом задолго до Рабле и Дефо, Свифта и Голдинга, а также о странах, где все женщины — люди. На одном из островов некий англичанин и мизантроп Гулливер посоветовал разумным лошадям — гуингмам — оскопить грязных йеху, дабы прекратить существование мерзких человекоподобных скотов. Но, когда гуингмы, вознесшиеся разумом до эмпиреев Освенцима, вознамерились последовать этому совету, капитан Магеллан встал на сторону йеху, ибо, как записал он в судовом журнале, «если и выбирать между скотами теми и этими, я бы предпочел этих, пусть даже они исказили и унизили образ Божий, — искра Его в них осталась, и она важнее всех доводов разума».
В январе 1520 года экспедиция достигла устья Ла-Платы. Не отыскав прохода к западу, в феврале флотилия двинулась на юг и прошла две тысячи километров, открыв по пути большие заливы Сан-Матиас и Сан-Хорхе. Плавание измотало моряков, уставших от гнилой солонины, чар святого Эльма, то и дело глумливо зажигавшего свои кошмарные огни на верхушках корабельных мачт, и неукротимой суровости Магеллана. Когда раздраженные матросы затеяли драку на ножах, капитан разрешил биться до конца, но при условии победитель будет повешен: «Что же это за победа, если ради нее не жертвуют жизнью?»
В экипажах усиливалось брожение, усугублявшееся вещими сновидениями и грязными слухами. Утверждали, будто по ночам, когда капитан спал, рост его увеличивался до пятнадцати футов, — в глазах команды это было неопровержимым свидетельством того, что Магеллан является чародеем. Бурей негодования встретили моряки известие о том, что в своей каюте Магеллан прячет женщину. Чтобы предотвратить мятеж, капитан открывает свою тайну: в его каюте и впрямь живет женщина — выпеченная из нежнейшего китайского фарфора, умеющая двигаться и ласкать прекрасная Хлоя, возлюбленная, оживающая после того, как душа ее наполняется горячей водой с добавлением душистой мальвазии. Он вынужден отдать женщину-игрушку матросам, а когда наконец она возвращается в его каюту, Магеллан смиренно, со слезами и на коленях, умоляет о прощении.
Утром он обнаружил в углу каюты груду фарфоровых осколков и угрюмо пробормотал: «Мое сердце — тухлое яйцо, из которого уже не вылупится ничего, кроме смерти…»
Но и эта жертва не спасла от беды. В марте 1520 года на стоянке в бухте Сан-Хулиан экипажи трех кораблей (на которых враз почернели паруса) поднимают мятеж, требуя возвращения в Испанию. После уединенной молитвы Магеллан призывает верного ему, но совершенно не владеющего латынью Гонсало Гомеса де Эспиносу и произносит фразу: «Occidendos esse» — «Должны быть убиты». До сих пор остается загадкой, почему Магеллан, вообще-то не отличавшийся щепетильностью, не отважился доверить приказ испанскому языку и как Эспиноса понял, что от него требуется. Наверное, разгадка заключается в том, что у любви и смерти свой язык, который превыше речи. Прибыв для переговоров на судно инсургентов и улучив момент, Эспиноса решает дело одним ударом кинжала, перерезав горло главарю мятежников.
Для успокоения матросов Магеллан отправляет на берег экспедицию, призванную добыть свежую провизию и женщин. Неся потери в стычках с кровожадными индейцами, испанцы углубляются в умопомрачительные леса, изобилующие призраками, дичью и сладкоголосыми птицами с девичьими бедрами цвета корицы, птицами златогрудыми и любвеобильными…
По возвращении экспедиции на корабли Магеллан устраивает пиршество с музыкой и вином. Две прекраснейшие девы-птицы ласкают мрачного капитана, который, однако, глух к их пению: «Лишь возлюбленная — кость в мужском члене», — он тоскует о Хлое. Рано утром златогрудые девы, опасаясь, видимо, что испанцы могут потребовать назад свой драгоценный жидкий жемчуг, покидают эскадру: взмыв в высоту, недостижимую даже для мушкетной пули, они выстраиваются клином и растворяются в синеве южного неба.
В августе 1520 года Магеллан на четырех кораблях продолжает путь на юг — «Между востоком и вечностью» — и наконец открывает тот самый пролив, названный его именем, который выводит испанцев в бескрайний океан, названный спутниками Магальянша — Тихим.
После этого флотилия прошла без остановок семнадцать тысяч километров, открыв по пути несколько островов из группы Марианских, в том числе Гуам, и Филиппинских. Магеллан вступил в союз с царьком филиппинского острова Себу и предпринял ради него поход против соседнего острова Мактан, где и погиб в стычке с местными жителями. Утверждают, что он искал смерти и встретил ее с улыбкой, какая прежде появлялась на его суровом лице только при виде фарфоровой возлюбленной — Хлои.
В Испанию вернулось лишь одно судно из его флотилии — «Виктория» — под командованием Элькано. Экспедиция Магеллана, начавшаяся в сентябре 1519 года, завершилась 8 сентября 1522 года.
Спустя столетие после плавания Магеллана известный еретик Гарсиласо Луис де ла Вега-и-Бастос написал: «Открытие Магеллана изменило наши представления о мире и Боге. Если раньше мы были убеждены в конечности пространства и времени, в том, что рано или поздно мы — наконец-то! — со стоном облегчения упремся головой в теплый живот Господа и навсегда успокоимся, то после Магеллана мы оказались наедине с беспредельностью вечности, с Богом, подобным сфере, центр которой всюду, а окружность нигде, в безжалостном лабиринте истории, из которого нет выхода. Круг, замкнутый им на шаре, — символ бесконечности наших бесплодных терзаний…»
Человек своего времени — эпохи, когда все были убеждены в том, что и caeli enarrant gloriam Dei (небеса глаголют о славе Божией), — Гарсиласо Луис де ла Вега-и-Бастос наделяет геометрические фигуры сакральным, магическим значением.
