наверно, многим это казалось именно сумасшествием. Как бы то ни было, сейчас женщина жила в дальнем крыле дворца под присмотром одной единственной служанки и никому не доставляла хлопот, если никто не доставлял хлопот ей. А еще летом она носила просторные белые балахоны, вечно испачканные красками и глиной. Все это вкупе и могло дать нам пресловутое привидение.
Дверь, за которой находились покои принцессы Виолетты, располагалась в самом конце коридора. Здесь было прохладно, сумрачно и тихо. Гомон кочевников долетал сюда, но не настолько отчетливо, чтобы это могло кого-либо побеспокоить. Я постучалась, но вошла, не дожидаясь ответа. Очутившись в небольшой передней, я зажмурилась от яркого солнца, светившего из окна. После мрачного коридора глазам было не так-то просто привыкнуть. Под окном в кресле-качалке сидела пожилая женщина, она изредка отталкивалась носком ноги от пола, от чего кресло двигалось мерно и усыпляющее поскрипывало. В такт креслу, словно в каком-то диковинном оркестре, постукивали спицы в ее руках.
Служанку звали Мириам. И если она не была занята делами, то всегда вот так вот караулила под дверью принцессы, будто бы ожидая, что та на старости лет решится на побег из дворца.
— Доброе утро, Мириам, — вежливо поздоровалась я, чем сразу нарушила гармонию помещения.
— Доброе, — взгляд ее серых глаз нельзя было назвать враждебным, но и симпатии ко мне она явно не испытывала.
— Скажите, пожалуйста, Ее Высочество в последние несколько дней из комнаты по ночам не выходила?
— Я такого не припомню. Но разве ж за молодыми углядишь. Эта вертихвостка кого угодно вокруг пальца обведет, — служанка даже на секунду не остановила спицы.
Ирония заключалась в том, что одну сумасшедшую поставили, чтобы стеречь другую. Если принцесса Виолетта находилась в своём, неведомом нам мире, то мир Мириам вполне можно было себе представить — если мысленно вернуться в прошлое лет на двадцать.
— Я поговорю с принцессой? — может быть, она будет чуть более адекватна.
Служанка сделала короткий жест спицами, который я расценила как 'Валяй!'. Я поспешила воспользоваться приглашением. Постучала в дверь в комнату принцессы, но, так и не дождавшись ответа, решила войти.
За дверью было огромное светлое помещение, пропитанное запахом краски. Но вот то, что я там увидела, несколько отличалось от ожидаемого. Принцесса Виолетта в белой просторной одежде с растрепанными вьющимися волосами сидела за мольбертом, кисть в ее руке замерла, и вот-вот грозила испачкать в зеленой краске ее колени. Внимание женщины было приковано к гиганту, который сидел посреди комнаты на колченогой табуретке и терзал лютню.
— Доброе утро, Ваше Высочество, — я присела в реверансе, тупо следуя протоколу, хотя прекрасно понимала, что принцессе было бы наплевать, даже если бы я сказала ей привет.
А вот бард остановил свою игру и, вскочив с табуретки, рискуя пробить головой потолок, поклонился:
— Доброе утро, леди Николетта. Я решил сыграть для принцессы свою новую песню.
— И кто же властительница Ваших дум на этот раз? — не без лукавства спросила я, ибо список жертв его таланта мог бы занять минут пять перечисления.
Бард зарделся, словно разоблаченный подросток. Покоритель женских сердец из него был и вправду аховый. Ходили даже слухи, что кто-то его проклял. Не знаю, так ли, но я старалась быть в курсе его приключении, так как было неимоверно интересно, чем же все это кончится, и, главное — когда. Начнем с того, что звали его Наталь, и имя его настолько же ему не подходило, как и искусство барда. Он был не менее двух метров роста, упитан, причем без намека хоть на какую-то фигуру, с лицом румяного пупса и руками больше похожими на садовые лопаты. Лютни для него делались только на заказ. Обладая довольно влюбчивой натурой, каждой даме сердца он посвящал серенаду (в результате чего их накопилось столько, что хватило бы и на гильдию бардов). Обработанные любовными рифмами дамы таяли, словно ледяные скульптуры на солнце, и очертя голову бросались к нему в объятья. После нескольких свиданий или бурной ночи — это уж кому как позволяла совесть — внезапно у барышень открывались глаза на ухажера, и он не казался им так уж хорош. Далее с ледяным отчуждением или шумным скандалом — опять же, насколько кому позволял характер — дамы расставались с бардом, оставляя последнего с разбитым сердцем. Впрочем, ненадолго. Запасы безмозглых девиц в нашем королевстве были неисчерпаемы.
И вот я все ждала. По логике вещей, должна была появиться женщина, которая прервет цепочку этих коротких романов-недоразумений. Женщина не появлялась, а цепочкой уже можно было огородить территорию дворца. Другой на месте Наталя радовался бы, но, к несчастью, природа одарила его ранимой натурой, что в наше время большая помеха для нормальной жизни.
Частенько перед тем, как предъявить свое творение объекту воздыхания, бард исполнял свои новые песни передо мной или перед принцессой, благо мы не были подвержены действию его музыки. Ну и принцессу он предпочитал мне, поскольку она не имела дурной привычки отпускать едких замечаний.
— Николетта, деточка, что-то случилось? — принцесса как ни в чем не бывало принялась за работу над своей картиной. На удивление, для такой отстраненной особы она знала поименно почти всех обитателей дворца, и к каждому обращалась едва ли не как к члену собственной семьи. Меня такое обращение ставило в тупик.
— Вашему Высочеству не мешает присутствие гостей из Сабаку на этом этаже? — ну, не могу же я в лоб спросить, не пугает ли тетка нашего короля по ночам бедных впечатлительных кочевников.
— Да что ты, деточка, нет, конечно. Я же не выхожу совсем.
— Совсем-совсем? — на всякий случай уточнила я.
На меня посмотрели странно.
— Совсем-совсем. На улице такая жара, а солнечный свет вреден для моей немолодой уже кожи, — она легко поправила тонкими пальцами локон каштановых волос, выпавший из-за уха.
Принцесса лукавила — выглядела она лет на десять моложе, чем ей было положено. Рановато сваха оставила попытки сбыть ее со двора. Ну да ладно, поменьше зависти в мыслях и побольше дела.
Либо принцесса мне врет, что ей абсолютно не свойственно, либо она покидает свои покои неосознанно. Последнее предположение хотя бы можно проверить.
— Леди Николетта, не хотите послушать мою новую балладу? — бард, видимо, решил, что я слишком надолго задумалась.
— Любовные баллады лучше слушать тем, кому они посвящены.
— Хотите, я посвящу ее Вам?
Упаси Бог! Лучше я постригусь в монахини. Вечно меня не так понимают.
— Наталь, Вы меня удивляете! Писать баллады должностному лицу королевства? — пусть уж лучше у него в голове отпечатается, что я не женщина, а управляющий.
Бард снова зарделся. Ба, все-таки есть кто-то, кто краснеет чаще, чем я.
Принцесса снова была вся в своей картине, словно нас здесь и не было вовсе. Пожалуй, даже можно уйти не попрощавшись.
Я приложила палец к губам, сделала маленький книксен и выскочила вон.
Кресло Мириам уже не скрипело, спицы замерли в руках — она тихо посапывала, склонив голову набок. Шанс, что она не заметила выходившей ночью принцессы, был очень велик.
Выйдя от принцессы, я заметила фигуру ярла Амеона, удалявшуюся по коридору. В несколько прыжков я догнала его, но, помня о приличиях, не стала панибратски хватать за рукав.
— Ярл, подождите, пожалуйста! Можно я задам Вам один вопрос?
Кочевник удивленно оглянулся.
— Новое платье Вам очень идет.
Можно подумать, я буду бежать за ним через весь коридор, чтобы узнать идет ли мне новое платье. Ха! Но отрицать, что комплимент приятен, тоже не имеет смысла.
— Спасибо, — я присела, намеренно показав, что это платье не просто мне идет, но у него еще и очень заманчивый вырез. — Я только хотела уточнить, когда ваши люди видели привидение.
— Почти все около полуночи.
Ну да, когда же еще появляться приличному приведению? Что-то здесь не так.
