Гроб для Даниила Хармса

где имя Ххоермс не сходит с уст, где его шепчет, засыпая, всякая земная тварь, – и вдруг мясорубка?! пусть бы еще была не мясорубка, а была бы какая-нибудь простая терка для моркови. Либо кинжал византийского мастера. Оба предметы полезные, связаны с насущными делами человеческими – питанием и смертью в бою, на краю какого-нибудь утеса-великана… Мясорубка в этом отношении предмет так себе. Андрон Ильич, конечно же, мерзкий тип, но он все же не котлета. Даниил Хармс повертел в руках картонную повестку. Она требовала немедленных действий, надо было бежать по указанному адресу, побросав все свои дела. Ну, допустим, язык покойников может подождать, ничего с ними не сделается. Хармс еще запишет их речи, и кто знает, может статься, люди, прочитав сии записки, дрогнут и малодушно отступят. И скажут: ну нет, так жить, как жили мы прежде, нельзя. Это не жизнь, а тление. То есть нечто, быть может, откроется им в кромешной тьме. Покойники покойниками – но Хармса ждала другая, куда более важная работа. Тут уж точно медлить не следовало. Надо было в конце концов сосредоточиться, склонить голову и произвести наконец-то расчет. Хармс изобретал секрет непробиваемых кирпичей, из которых впоследствии намеревался выстроить собственный дом. Кирпичи не давались в руки изобретателю, хотя он уж вывел две теоремы, и по всему было видать, что скоро-скоро тайна природы отступит пред человеческой мыслью. Проклятая повестка отвлекала писателя от главной его заботы. Так (то есть именно при этих обстоятельствах) в голове сам собой сложился рассказ “Мерзавка”.

Мерзавка

Читатель нередко ждет от автора жгучей правды. То есть будто автор возьмет да и выложит, кто такая главная героиня, безымянная и таинственная. Но писатель – молчок. Как воды в рот набрал. Однако уж на второй странице становится ясно, что одна прыткая, как угорь, барышня вбегает (представьте себе) в залу и в минутном замешательстве вертит вкруг себя головой. А из-за тяжелых плюшевых штор несется грозный голос:

– Что финтишь? Мерзавка!

Девица в негодовании на грозный окрик приседает, но любопытство так-таки не покидает ее. Мелодичным, как свисток, голосом она отвечает:

– Анна Николавна!

Из-за шторы несется:

– Мерзавка!

Но и девица не отступает, твердит:

– Анна Николавна!

Что положит конец смешной перепалке? Тут читатель может только догадываться, и писатель может только догадываться. Никому не суждено заглянуть в кухню, где, как мухи, роятся замыслы. На дверях висит замок величиной с кулак. А караулит замок некто Егорушка, добрый молодец, у которого нету иного занятия, кроме как караулить замок. Короче – все неимоверно запуталось, сами видите. Даниил Хармс приуныл. Ему хотелось добавить, что мерзавка – это оттиск с одной знакомой дамы, интригующей против Хармса в поддержку его недоброжелателя, собаки по кличке Бутерброд. Эта дама, умеющая поставить на своем, как- то вечером, будто случайно, повисла на рукаве Хармса, вытянув губы трубочкой, словно намереваясь пропеть короткий куплет. Но никакой музыки не последовало, исключая песню соловья (в чем, надо признать, немного правдоподобия).

5

Почему меня не приглашают на заседания правительства? Это странно, более того – глупо. Притом что я не раз топтался около дверей, за которыми укрылось правительство; издавал (чтобы привлечь к себе внимание) звуки, имитирующие урчание крупного зверя, идущего на водопой. Я это делал не из желания похвалиться своими талантами; я лишь намеревался крикнуть: вот я! Смотрите, убедитесь. Вот пред вами человек – высокий, гибкий, с осанкой горца; плюс владеющий гортанным горским говором. Вот постойте для смеха подле меня (в такие минуты). Вы убедитесь, что во мне не дремлет неукротимый дух. Это дух орла – хозяина воздушной стихии. А клекот?! Хватит и пяти минут, чтобы убедиться: пред вами единственный в своем роде образец.

Каждый раз в пять часов вечера, когда открывается заседание правительства, я начинаю метаться. У меня по телу, как молния, пробегает зуд, я покрываюсь небольшими пятнами, а вены мои вспухают, как реки. Это ли ничего не доказывает? Ну, хорошо, пусть и не доказывает. Но правительству (с этим уж не поспорить) все равно нужен человек с зорким глазом и меткой рукой. Так вот, это я. Хотя имеется один так называемый Даниил Хармс (выдающий себя – за меня, настоящего Даниила Хармса) – и этот ложный Хармс вечно путается под моими ногами и жалобно скулит. Он рассчитывает на мое снисхождение, но мне что за дело? Пусть себе скулит, я – в угоду его фокусам – готов отнестись к нему, как к собаке (к таксе); и дать соответствующую кличку (к примеру, Бутерброд).

Когда человек получает повестку, он поневоле задумывается. На его лицо набегает облако разных мыслей, сомнений. То вообразит, что пред ним открывается выбор: лежат три дороги, и каждая сулит заслуженное вознаграждение. А то просто подумает: ну, повестка и повестка. Что мне в ней? Буду жить, как прежде, до получения проклятой картонной карточки. Не стану глядеть в нее. Это, в конце концов, не черная метка; сейчас не то время, чтобы безо всякой причины присылать человеку черную метку. Да притом если ты не пират (в романтическом смысле). О, флибустьеры – это такой народ… Ни один из них не заслуживает доверия, хотя размахивают попеременке пистолетом и тесаком. Так им, видите ли, спокойнее… А нам-то? нам какой прок от этих упражнений?

Из-за повестки Даниил Хармс расслабился и присел на табуретку в углу комнаты. Он свесил голову на грудь и некоторое время пытался представить что-нибудь, помимо повестки. Представить, к примеру, буддийский храм, тускло поблескивающий золоченой крышей, либо – что-то иное; блоха болот лягушка вынырнула из короткого сна поэта и застыла, как грязная серая лужица. Даниил Хармс был растроган, глядел, моргая, на бледное виденье. Видеть днем сны не фокус. Достаточно представить, что ты сидишь в доме, выстроенном из невидимых, но редкой прочности кирпичей; что ты в безопасности, как молекула, – и вот уж, по своей прихоти, ты можешь увидеть что тебе вздумается. Даниил Хармс увидел надпись: ПЛОДОВОЩСОЮЗ. Надпись горела под потолком – но как? Точно была выполнена огненными буквами, сноп света валил от каждой буквы. Неужто Господь занимается даже такой мелочью? Не иначе, так оно и есть. Бог посмотрел вниз и задержал взгляд на вывеске “Плодовощсоюз”. И тотчас же эта вывеска загорелась, заклокотала, как земные бездны… А один гражданин, ничего не ведающий о Божьем промысле, вышел из дома, чтобы обновить пиджачную пару. Ему хотелось убедиться, что костюм в носке так же хорош, как на витрине. Но не сделал и шага, как был повержен невидимой силой и хлопнулся об тротуар, да так, что подскочил на несколько сантиметров, как мяч. Прохожие неодобрительно смотрели на эти прыжки и качали головами. Человек в пиджачной паре показался им резиновым страусом, птицей глупой и лишенной предназначенья.

Сон требует от человека сосредоточенности, в особенности если стоит день, а ты сидишь на табуретке. Нельзя ни на секунду расслабиться, и вот почему: ты можешь утерять нить сновидения, и пустыня сна поглотит тебя. В то время как твой долг не спать с открытыми глазами, а совершать какие-то поступки. Зарыть повестку в землю не годилось. Конечно, со временем эта повестка истлеет, но в твоей судьбе ничто не поменяется. Это будет примерно как с одним художником по фамилии Вассснецов. Этот живописец как-то затеял нарисовать богатыря (стараясь поспеть к праздничной дате). Он работал так, что с него капало. И вот богатырь вышел лучше некуда – но, к несчастью, не влез на полотно. Не поместилась голова и руки от локтя, а остальное вышло очень недурно. Но безголовый богатырь совсем не то, что требовалось. За этого безголового субъекта пришлось расплачиваться Вассснецову, да как? По повестке он был вызван в суд для