На глаза ему попался Владлен.
– А ты, Влад, смотри у меня! Чтоб без озорства!
– Да он не будет озорничать, – заступился за Владлена архимандрит. – Он же не вредитель какой. Просто дурной слегка…
– Все будет в ажуре, батяня! – лихо беря под воображаемый козырек, изрек Владлен.
И тут же получил по затылку от Виктора.
– Кому «батяня», а тебе отец Евлогий! – строго сказал Виктор. – Нашел «батяню»… – И совсем другим тоном архимандриту: – Ладно, надо мне ехать! Пошли, батяня, проводишь меня до ворот и благословишь на дорогу.
Архимандрит с Виктором пошли к воротам, а Владлен, подобрав шапчонку, обиженно глядел им вслед.
– Чего это он! Ему батяня, другим не батяня… Я что, не человек, что ли?
– Не в том дело! – сурово осадил его пожилой бородатый трудник. – Архимандрит наш был командиром десантного батальона в Афгане, а Виктор у него под началом служил. Архимандрит его, может, раз десять от смерти спас, потому он ему и «батяня».
– Подумаешь… – протянул все еще обиженный Владлен.
– Если хорошо подумаешь, так и поймешь. Ты ж не совсем дурак, а только «дурной слегка» – и, заметив, что Владлен снова закипает, примиряющее добавил: – Архимандрит так сказал, не я…
Крыть было нечем, и Влад решил оставить спор: им же еще работать и работать вместе до конца лета. Он так решил – до осени, а там… Потому как иначе с деньгами не выходило, а у него уже вырисовывались планы на будущее, для выполнения которых требовался капитал. Приходилось сжать зубы и терпеть.
– Да ладно, – протянул он, переводя обиду в шутку, – история Церкви показывает, что дураки тоже разные бывают: один просто глуп, а другой глуп до святости!
– Это ты про кого? – удивился бородатый.
– А про блаженных! – с некоторым превосходством в голосе пояснил довольный Владлен и независимо удалился.
– Ишь ты… просветился! – глядя ему вслед, сказал Андрусь. То ли с одобрением, то ли осуждая.
Весна вступила в свои права и, можно сказать, уже готовилась передать их лету. Возле открытого настежь окна монастырской кухни расцвела черемуха. А из окна доносилось странная для монастыря песня – старинный «лагерный шансон»:
Владлену в субботу выпало скучнейшее послушание на кухне: начистить и натереть картошки для драников на целый монастырь, а еще на паломников, которые ожидаются в воскресенье. Чтобы не так тоскливо было чистить, он и развлекал себя «шансоном», позабыв об открытом для вентиляции кухонном окне.
Мимо кухонного окна, как нарочно, проходил монастырский регент отец Михаил. Он постоял, послушал, потом громко сплюнул и просунул голову в окно.
– А ну отставить блатную музычку! Не то я отцу архимандриту пожалуюсь! Нашел тоже что петь в святой обители…
– Ага, вот и надзиратель появился. Да у вас тут тюрьма, что ли? Человеку и попеть нельзя? – возмутился Владлен, со злостью швыряя очищенную картофелину в кастрюлю.
– Пой духовное! Если умеешь, конечно…
– Ой, да подумаешь! Да чего там уметь-то!
И Владлен запел «Херувимскую», да так запел, что регент от неожиданности чуть не сел в клумбу под окном. Но удержался на ногах и остался стоять под черемухой, слушая с открытым ртом и прикрытыми глазами.
А Владлен так увлекся своим пением, что и сам глаза закрыл. Но и с закрытыми глазами виделся ему монастырский храм, и горящие восковые свечи, и солнечный луч, падавший из-под купола прямо на середину храма… И в этом столбе света непонятно откуда проявляется фигура юной красавицы с куклой- пупсом на руках. Она идет по храму с протянутой рукой, кланяясь направо и налево. Монахи улыбаются и охотно подают ей – кто ветку черемухи, кто свечу, а кто и просфорку. Потом девушка подходит к подсвечнику перед иконой Божьей Матери и ставит свечку. Ее кукла уже успела превратиться в настоящего живого ребенка, прехорошенькую девочку с коротенькими косичками, и девочка эта осторожно тянет пальчик прямо к пляшущему огоньку…
Опомнившись, Владлен тихо довел мелодию до конца и умолк.
– Ты почему так поешь? Кто тебя учил? – заволновался регент. – Ты, может, и ноты знаешь?
– Ну, знаю! – небрежно ответил Владлен.
– Да откуда?!
