Экскурсия

— Да, королевские милости! — сказал сердито Оле. — Но я просто не понимаю иногда… Вроде умный человек…

— Вот именно — человек! — сказал Трофи. — Вот в этом все и дело!

— Но все-таки, Оле, ты и тут оказался на высоте местного патриотизма, — сказал я.

Оле нехорошо осклабился и взял со стола окорок за косточку.

— Нет, в самом деле, смотри, что получается, — продолжал я, на всякий случай отодвинув кресло. — Начнется перекачка денег в Арнор. Очень скоро они все там обрастут домами, конями, автомобилями и вертолетами. Но деньги-то все будут и будут! И от такого богатства они перестанут заниматься сельским хозяйством, потому как оно у них и от бедности не пышное. И будут покупать все где?

Оле уже положил окорок и сидел, что-то подсчитывая на салфетке.

— Правильно подсчитываешь, дружок, — нудил я дальше. — У нас, в Шире будут покупать. Так что я твоими молитвами еще увижу потолок в алмазах. Конечно, могут подрасти и внутренние цены, но уж тут ты, наверно, договоришься в нашем самоуправлении со своими родственничками, чтобы приняли закон о верхнем пределе цен…

— Да что у нас, орки, что ли? — взвился Трофи. — Со своих три шкуры драть?!

— Это ты брось, — оборвал его Оле. — Орки не орки, а последить придется. Саквилей забыл? Сэндимэнов? Подумать надо. А то все, что получше, продадут, а сами будут объедки хавать… Впрочем, не будут. Да и бедных семей у нас не найдешь… А кто победнее, те, собственно, и огородничают, верно, Рэнди? Надо вот будет только напомнить Арамиру, что людям запрещено бывать на землях Шира. А то перекупщики, то-се… Вот! — вдруг громовым голосом заорал Оле на Трофи. — Вот и тема для Госсовета! А то в последнее время там уже не знают, где бы взять проблему, достойную сего высокого собрания. Подданные нам уже в глаза смеются. Как это в той нелояльной песенке поется?

И Оле пропел бодреньким речитативом:

Плевать, что мы цивильные чиновники:
В бумагах мы — всесильные полковники.
Напишем, что приложим все умение,
Чтоб разогнать машину наступления.

Машина никакая не завертится.
Но так писать нельзя: король рассердится.
Напишем, что, ввиду решенья твердого,
Мы выступаем завтра в пол-четвертого.

В итоге, не творя вреда родной стране,
Мы высадимся где-нибудь на острове,
И там, перемежая труд веселием,
Мы станем заниматься земледелием,

Отваживать туземцев от язычества
И ждать, когда помрет его величество —
Или когда он спятит окончательно,
Что более вероятно, но менее замечательно…[2]

* * *

Вот так я и попал на экскурсию в Мордор.

Подали автобус — огромный, красивый серо-зеленый «Инканус». Собственно, серыми — или серебристыми — были окна, опоясывавшие салон от потолка до уровня сиденья. Зеленой была крыша и полоса ниже «ватерлинии». Пластик окон был новейший, изумительного свойства — во-первых, снаружи внутрь ничего не видно, во-вторых, свет фильтруется так, что даже от прямого солнца глаза не слепнут, и никакие шторки не нужны. Ну очень экскурсионный. С сортиром в конце салона, как в самолете. И в сортире тоже окно во все стороны, так что ничего не теряешь из пейзажей.

У «Инкануса» был только один недостаток, зато я сразу его ощутил на себе. Он был рассчитан на людей. Поэтому нижняя ступенька приходилась мне как раз под жилет. Опираться руками я не хотел, просить помощи было неловко, а экскурсовод и несколько «внучат Сарумана» — видимо, экскурсантов — с любопытством пялились на меня, но ничего предпринимать не спешили. Я начал злиться.

В это время из ворот появился давешний старик. Он огляделся и по прямой двинулся к автобусу. «Неужто и он — в Мордор?» — с каким-то мистическим ужасом подумал я. И верно, он помахал путевкой в сторону «дунадана» в кожаных доспехах, тот кивнул и сделал приглашающий жест. Я стоял у ступеней и вертел головой: то на старика, то на автобус.

Старик сразу верно оценил обстановку.

— Разрешите вам помочь? — спросил он меня.

И снова та же неведомая музыка перекрыла хрип мегафона, хихиканье айзенгардок, звук мотора, и что-то поплыло у меня в голове, какие-то пейзажи, лица, запахи… Ничего подобного я не видал и не слыхал…

Ничему не поверю, ничем не прельщусь,
Кроме этого звонкого чуда.
Эта музыка дымом летит к облакам,
Перелетных лишая обзора.
Эти звуки победно парят в вышине
И бравурно слетают оттуда,
По пути поглощая небесную ткань
И рождая моря и озера.

Не имеет пределов, не знает границ
Эта страстная властная лира,
Сопрягая мучительный голос низин
С перезвоном заоблачной тверди.
Словно тайные темные соки Земли,
Растворяясь в гармонии мира,
Создают эту боль, но не скорбь, этот сон,
Но не смерть, а движение к смерти.

Уж не эта ли сладкая влажная даль,
Не одна ли она, не затем ли
От занятий моих отрывала меня,
Вырывала меня из объятий,
Чтобы плыть во всю прыть, во всю мочь, на всю ночь,
Открывая все новые земли?..
А когда исчерпаются силы мои,