нескольких верстах от города. Дело было ночью. Мы собрались в приемной врача местного госпиталя. Не успел я начать доклад, как наш дозорный поднял тревогу: к зданию приближались жандармы. Если бы меня, штатского, нашли в военном лагере, да еще занимающегося революционной пропагандой, мне грозил бы военно-полевой суд и, по всей вероятности, суровая кара. Да и собравшихся меня послушать солдат также ждали крупные неприятности. Но они не думали о себе. Быстро связав кожаные пояса, они спустили меня через окно второго этажа на землю, а оттуда препроводили меня прямым путем в соседний лесок. Меня глубоко растрогало то, что они прежде всего позаботились не о собственном спасении, а о том, как бы вызволить из беды меня, человека чужого и иноплеменного. После этого случая я понял, что мне следует на некоторое время убраться из Одессы. Я поехал к себе на родину повидать отца и мать, уже примирившихся с моим самостоятельным образом жизни. Во время летних каникул я давал уроки детям местного зажиточного землевладельца и жил у него в доме. Однажды, придя домой, я с удивлением обнаружил исчезновение всех моих бумаг и книг, включая и учебники по физике и геометрии. Оказалось, что в село неожиданно приехал пристав с казаками. Деревенские парни, мои друзья, решили, что начальство нагрянуло, чтобы поймать«студента» : Они пробрались ко мне, взяли все, что, по их мнению, могло бы меня скомпрометировать при обыске, и по собственной инициативе бросили всю «крамольную литературу» в соседний пруд. Я, конечно, не мог на них за это сердиться: их поступок был продиктован искренней любовью и заботой о моей безопасности. Все эти мелкие эпизоды заставляли меня особенно остро чувствовать мою связь с теми народными массами, во имя которых мы шли в революционное движение. А их сочувствие и помощь революционерам служили залогом их близкого пробуждения и выхода на общественную арену. Но момент этот еще не наступил. Наоборот, царское правительство, оправившись после революционной бури 1905-6 года, начало с удвоенной энергией подавлять освободительное движение. Летом 1907 года Вторая Государственная Дума была распущена, десятки тысяч людей были брошены в тюрьмы, казни и карательные экспедиции наводили террор на всю страну. Столыпин затянул свой «галстук» на шее России. Пришла эпоха свирепой реакции и полного разгрома революционных сил. Все наши организации были разбиты, а вслед за внешним поражением появились и внутреннее разочарование и усталость. Подавленность и апатия воцарились в обществе, среди социалистов все резче намечались тенденции. Продолжать революционную пропаганду стало почти совершенно немыслимым. Связи между недавними соратниками были порваны, былые друзья были разметаны вихрем преследований и полицейского розыска. Мое положение тоже было не слишком блестящим. Чтобы избежать ареста, я принужден был покинуть Одессу и уехать в Киев. Я очутился там без всяких материальных средств, оторванный от прежних товарищей. Подобно тысячам других работников подполья, я прекрасно понимал, что продолжать нашу деятельность нет никакой возможности. Приходилось - в ожидании лучших дней - заняться каким-либо практическим делом, чтобы иметь возможность материального существования. Период моих революционных увлечений кончился. Открылась новая глава моей жизни.
Глава вторая ХОЗЯЕВА СТАРОЙ РОССИИ
По рекомендации известного ученого, юриста и исследователя древних русских летописей Г. Бараца, который очень дружил с моим кузеном из Житомира, мне удалось получить работу в одной конторе, занимавшейся экспортом леса за границу. Меня очень быстро заинтересовала чисто научная и техническая сторона этого дела. Я увидел, что разработка дубовых материалов требует таких особых знаний и такого точного расчета, которые можно сравнить только с технической подготовкой инженеров в самых развитых отраслях индустрии. А, между тем, эта работа была в руках скромных тружеников, передававших свой опыт из поколения в поколение. Как это ни покажется неожиданным для профанов, но операции над каждым отдельным дубом связаны со сложнейшими математическими исчислениями, и специалисты в этой области являются настоящими виртуозами. Мне захотелось постичь эту премудрость, и эта деятельность, подчас отвлеченно-математическая, поглотила меня целиком. Я добился своего, вскоре сам сделался специалистом по разработке лесных материалов и даже составил особые таблицы, которые были изданы в качестве пособия для лесопромышленников и получили широкое распространение.
Я начал свою работу на очень скромных условиях, и в первое время жалованье мое едва равнялось 40 рублям в месяц. Но я очень быстро пошел в гору. Теоретическая и коммерческая сторона лесной промышленности тесно сплетены между собою. Я вскоре развил большую деятельность в обеих областях и выдвинулся в качестве знатока и специалиста лесного дела. Скажу только, что через несколько лет я был уже директором ряда лесопромышленных предприятий, получал командировки за границу для изучения рынков Европы, был назначен членом Экспертной комиссии лесного департамента министерства земледелия по пересмотру и улучшению торгового договора с Германией, а накануне войны 1914 г. стоял во главе трех крупных обществ с производством, превышавшим 50-60 тысяч стандартов (1 стандарт = 165 куб. фут.) в год. Предприятия, которыми я руководил, находились в разных концах России: на Урале, на Кавказе, на границе Европейской России и Сибири. Мне приходилось разъезжать по всему пространству моей необъятной родины и входить в соприкосновение с представителями земельной аристократии, с крупными финансистами, промышленниками и бюрократами царской России. Передо мною, едва вышедшим из революционного подполья, открылся незнакомый мне мир экономических и политических хозяев старого режима. Впрочем, ни эта новая среда, ни мое личное положение, ни мои очень крупные заработки, исчислявшиеся в то время уже не 40 рублями, а многими тысячами рублей в месяц, не изменили моих основных убеждений. Наоборот, встречи и общение с сильными мира сего еще более укрепили во мне уверенность в неизбежности коренных социальных и политических изменений, ожидающих Россию. Я увидал воочию, какая глубокая пропасть разделяла народные массы и ту небольшую группу помещиков, банкиров и высших сановников, которые фактически правили страной и обладали всеми правами и привилегиями. Это ощущение я испытал уже на первых шагах моей деятельности как лесопромышленника. В юго-западном крае, центром которого был Киев, находилось много крупных имений русских аристократов. В имениях бывшего министра внутренних дел Дурново, где я занимался разработкой лесов, я познакомился с профессором Лесного Института С., с которым очень сошелся на почве наших общих интересов в области теоретической постановки лесного дела. Вскоре наше сотрудничество стало настолько тесным, что мы с тали совместно выполнять поручения разных петербургских вельмож по разработке их лесных угодий. В частности нам пришлось работать в имении Брасово, принадлежавшем брату царя, Михаилу Александровичу Романову. Когда мне поручили создать экспортную палату юго-западного края в Киеве, я сблизился с Балашовыми, одной из богатейших семей старой России. Балашовы, Воронцовы-Дашковы и Шуваловы, эти старинные русские дворянские семьи, породнившиеся между собой, были не только хозяйственными столпами, но и политическим символом царского режима, опорой трона. Балашовы были людьми предприимчивыми, с большим хозяйственным размахом, и их знаменитые в свое время лесные концессии на реке Ялу, на Дальнем Востоке, сыграли роль в истории русско-японского конфликта, завершившегося войной 1904-5 гг. Богатства Балашовых были огромны. Им принадлежало около миллиона десятин земли, сахарные заводы в разных концах Украины, Симский горный округ, один из крупнейших горнопромышленных майоратов Урала, подаренный им, кажется, Екатериной Второй, большие лесные угодья на Урале и соляные копи в, Соликамске. Громадные, почти дикие леса на Урале никогда не рубились; для горных заводов брали подчас в качестве топлива самые драгоценные породы деревьев. Небольшая часть сплавлялась время от времени плотами по Каме, но при огромных расстояниях плаванье продолжалось 2-3 месяца. Все лесное хозяйство велось самым хищническим образом. Одному из управляющих пришло однажды в голову, что можно сплавлять бревна на новый лесопильный завод в Перми, а оттуда доставлять распиленный товар в Петербург или Архангельск для продажи за границу. Балашовы подписали тогда договор на поставку одного миллиона бревен ежегодно; это огромное количество должно было, к тому же, быть очень высокого качества, определенной длины и толщины. Опыт первого года показал, что операция долгая и трудная и приносит владельцу большие убытки. Когда мне приходилось ездить по балашовским лесам, я отправлялся в путь на целый месяц; мои дровни были полны подушками, хлебом и вареными яйцами. Мне часто приходилось в течение 3-4 суток жить в санях и питаться хлебом и яйцами. Даже если мы подъезжали к ночи к сторожке лесничего, мы спали в санях, предпочитая холод паразитам. Иногда мы убивали зайца и питались его мясом день-другой. На отдых мы иной раз располагались в местных монастырях: мужском или женском. Особенно охотно мы
