находился маленький журчащий фонтанчик в стиле барокко.
— Как ты думаешь, может ли Сорос заинтересоваться инвестиционным проектом в 50 миллионов долларов? — спросил Борис, как только я появился в дверях.
После неудачи с займом для ОРТ мне казалось бесполезным идти к Джорджу с подобным предложением, но я и слова не успел сказать, как Борис стал обрушивать на меня поток информации.
— На этот раз речь не об убыточном телеканале, а о реальной и прибыльной нефтяной компании, вертикально интегрированной, владеющей месторождениями, нефтеперегонным заводом и экспортным терминалом. Это лучший ресурс советского энергетического комплекса! Будет аукцион, но нам не хватает денег. Вот и хочу предложить Джорджу принять участие в залоговом аукционе по “Сибнефти” на равных со мной — 50/50.
— Подожди-ка минуточку. Ведь иностранцам не разрешается участвовать в этих аукционах, — возразил я.
— Это не проблема! — воскликнул Борис. — Создадим российское юридическое лицо, где у Сороса будет 50 процентов минус одна акция. По мировым стандартам, запасы нефти в компании тянут на пять миллиардов. Минус политический риск, это естественно. Скажи Джорджу, что он просто обязан согласиться. Такой шанс бывает раз в жизни! Вот пакет документов. Это действительно очень срочно. Я готов вылететь в Нью-Йорк в любую минуту.
Я отвез его предложение в Нью-Йорк и был очень удивлен тем, что Сорос заинтересовался. Он думал две недели. Я наблюдал за ним и гадал, переступит ли он черту, примет ли участие в золотой лихорадке грабительского капитализма?
Джордж никогда не скрывал, что в нем уживаются две разные персоны: жесткий управляющий инвестиционным фондом, действующий в интересах своих акционеров, и социальный реформатор, который борется за изменение мира к лучшему. Чтобы избежать конфликта интересов, он предпочитал не иметь деловых проектов в тех странах, где занимался благотворительностью. Но в данном случае перед ним действительно была уникальная возможность.
В конце концов он отказался.
— Этот актив ничего не стоит, — объявил он. — Могу поспорить, что коммунисты победят на выборах и аннулируют все эти аукционы. А Борису хочу посоветовать: пусть не ввязывается. Он вложит все, что у него есть, и все потеряет.
Сорос был не одинок в своей оценке перспектив вложений в “Сибнефть”. Борис тогда объездил всех своих западных и восточных партнеров: от руководителей “Мерседеса” в Германии до владельцев “Дэу” в Корее, но никто не изъявил желания войти в долю. Все были уверены, что авантюра Чубайса с залоговыми аукционами не продержится и месяца после ухода Ельцина, а это казалось неизбежным.
Пока Борис ездил по свету в поисках инвестора, его партнер Бадри Патаркацишвили собирал деньги в России. Он продал все мелкие ресурсы логовазовского портфеля и влез в долги, заложив автомобильный бизнес и всю недвижимость. Так они наскребли необходимую сумму. 15 декабря 1995 года Борис и Бадри стали нефтяными магнатами — “Сибнефть” с ее положительным сальдо и безбрежными перспективами экспорта энергоресурсов перешла под их контроль. Теперь у них в руках была непробиваемая комбинация: нефть — этот вечный источник денег, и телевидение — рычаг политического влияния.
Как-то в Клубе, вскоре после аукциона по “Сибнефти”, Борис представил мне застенчивого, склонного к полноте розовощекого парня лет тридцати, который носил джинсы и свитер и ездил на мотоцикле.
— Познакомься, Рома Абрамович, наш новый управляющий по нефтяной отрасли. Он очень интересуется благотворительностью и, думаю, его следует ввести в правление твоего фонда.
Борис имел в виду мой новый проект, “Российское общество науки и образования”, которое я в то время пытался организовать при финансовой поддержке начинающих олигархов.
Я тут же произнес пламенную речь о “Позолоченном веке” и роли “баронов-разбойников” в истории американской благотворительности. Рома вежливо слушал, потупив глаза, и застенчиво улыбался в ответ на рассуждения Бориса о том, что России нужны такие молодые люди, как он, чтобы “сделать ее нормальной страной”.
— Ну, что ты думаешь? Замечательный парень, побольше бы таких! — воскликнул Борис, когда Рома ушел, так и не произнеся ни слова.
Впоследствии Борису пришлось горько пожалеть о том, что он взял Рому в дело: шесть лет спустя, вытеснив Бориса и Бадри из “Сибнефти” и ОРТ, этот застенчивый молодой человек станет следующим “серым кардиналом” Кремля и богатейшим человеком России.
Джордж Сорос в Давосе. (AP Images/Alessandro della Valle)
Анатолий Чубайс.
Глава 5. Давосский пакт
Владимир Гусинский, по прозвищу “Гусь”, ответил на телефонный звонок в своем гостиничном номере. Услышав голос в трубке, он чуть не потерял дар речи. Звонил его заклятый враг, Борис Березовский. Оба прибыли в Давос на Всемирный экономический форум 1996 года.
— Володя, кто старое помянет, тому глаз вон. Не кажется ли тебе, что нам следует встретиться и поговорить? — спросил Борис.
Бывший театральный режиссер, щедрый спонсор московской еврейской общины, сорокатрехлетний Гусинский одно время считался самым богатым человеком России, а точнее, он и был им до залоговых аукционов, когда появились новые, более состоятельные олигархи. Гусь нажил свое состояние благодаря дружбе с московским мэром Лужковым. Его “МОСТ-банк” обслуживал муниципальные счета; его компании получили самые лакомые кусочки московской недвижимости; ему также принадлежала газета “Сегодня”, еженедельный журнал “Итоги”, радиостанция “Эхо Москвы” и телекомпания НТВ.
Центральной власти СМИ Гусинского доставляли постоянную головную боль. Его журналисты
