отпечатались громадные медвежьи лапы. Вроде бы для тайги дело самое обычное, но… Но дальше Синягин шел, перекинув из-за спины на грудь винтовку с досланным патроном. И настороженно вглядывался в завесу желто-багровых листьев – здесь, в междуречье Улююла и Чулыма, тайга стояла низкорослая, смешанная…
К тому же – хоть и был оперуполномоченный неважным лесным следопытом – показалось: шел оставивший следы зверь на задних лапах. «Чтобы лучше видеть, что впереди…» – успокаивал себя опер. Но успокоения помогали слабо.
…А потом они пришли в деревушку. И сразу поняли: опоздали. Совсем чуть-чуть опоздали. Печи в избах стояли еще теплые.
Избы, кстати, оказались странные, совсем не похожие на ладные, с любовью и на долгие годы возведенные дома таежных деревень, где приходилось бывать Синягину. Тяп-ляп, на скорую руку сложенные из неошкуренных бревен срубы, никаких резных украшений. В узеньких окнах – ни единого стекла, не иначе как зимой наглухо затыкали чем-то… Никаких крылечек-приступочек – открыл криво сколоченную дверь и следующим шагом окажешься внутри, на земляном полу.
В общем, свинарники какие-то, а не людское жилье. Что удивительно – настоящих свинарников в деревушке не было. И хлевов – местные жители именовали их «стайками» – не было. Равно как и птичников, и других предназначенных для животины надворных построек…
«Сектанты какие-нибудь? – неуверенно подумал Синягин. – Толстовцы? Мясо не потребляют? Но почему тогда даже ни единой собачьей конуры нет?»
Огороды, впрочем, имелись. Вернее, не так… Огород – это нечто огороженное. А здесь никаких изгородей вокруг небольших делянок, где – неухоженные и непрополотые – росли картошка, морковка, свекла. Росли вперемешку, без какого-то намека на отдельные грядки. Овощи мелкие, выродившиеся – словно бы остались дички от давно вымерших или съехавших былых жителей… Но нет, в паре изб обнаружились горшки с варевом из этих самых плодов земли – причем нерезаных и нечищеных.
А самое странное – в деревне было полным-полно медвежьих следов! Больше того, во многих местах на бревнах срубов Синягин видел следы когтей!
Не по себе ему стало, неприятно и муторно. Не оставляло ощущение, что из обступившей дома тайги на незваных пришельцев устремлены взгляды. Тяжелые взгляды… Нелюдские…
Остальные чувствовали себя не лучше. Обыскивали деревушку настороже, не выпуская из рук оружия. И задерживаться не стали.
Уходя, все строения, ни одного не пропустив, подожгли. Благо ветерок тянул в сторону болотца, большого пала опасаться не приходилось.
Шагая обратно, к большаку, оперуполномоченный Синягин часто оглядывался на встающие над тайгой столбы дыма. Всё казалось, что неведомые хозяева странного места бросятся в погоню, отомстят кроваво и страшно…
Обошлось.
Организация, именуемая НКВД, славилась тем, что никогда и ни про кого не забывала.
Не осталась забытой и эта деревня. Выждав больше года, в ноябре сорокового предприняли новую экспедицию. Расчет был прост: если таежные отшельники не ушли с насиженного места, отстроились заново – можно прихватить всех. На снегу любой след виден, – на сей раз раствориться в тайге не получится.
Не вышло. Нашли лишь обугленные, коряво сложенные печи на присыпанных снежком пепелищах… Дело отправили в архив.
Синягин во втором походе не участвовал, но о результатах его знал. И поневоле мысли его часто возвращались к странному этому делу… В какую-такую тайну влетел ненароком Мурашов? Краешек какой загадки довелось увидеть их отряду?
Ответов не было.
Очень хотелось потолковать еще раз с геологом – по-простому, под бутылку, без протокола… Не довелось. Михаил Исаакович Мурашов погиб летом следующего года. Удивительное дело – сколько раз ходил по тайге в одиночку, и ничего. А тут в многолюдной экспедиции не уберегся. Плот, на котором переправлялись через верховья Кети геологи, снесло, ударило о камни… Утонул лишь Мурашов. Не то по- интеллигентски не умел плавать, не то запаниковал, не смог выпутаться из ремней тяжеленного вещмешка с образцами.
Синягин остался один на один с тайной… Кому и что тут расскажешь без единого доказательства? Даже копии первого протокола допроса геолога не сохранилось. Позже, правда, оперуполномоченный записал рассказ Мурашова по памяти и подшил в папку, не имеющую служебного грифа и номера – украшенную лишь надписью «Медвежий угол».
Потом туда же легли записанные впечатления оперуполномоченного о визите в странную деревушку… Потом была война, фронт, СМЕРШ, ранение, вторая война, необъявленная, – в Закарпатье с бандеровцами. Потом возвращение в Сибирь, на ту же службу, – работы хватало, папка пылилась сначала в дальнем углу «опер-избы», затем на антресолях городской квартиры Синягина.
Лишь в шестьдесят первом, уже уволенный из органов, он положил туда новые документы. А затем пошло-поехало – за сорок лет тощая папка разрослась в изрядный архив. Чего там только не было…
Рассказы очевидцев, то поражающие буйным полетом фантазии, то вызывающие доверие скупостью изложения и точностью деталей. Пожелтевшие вырезки из старых газет и журналов, повествующие о загадочных случаях на медвежьей охоте… Выписанные из исторических трудов намеки на странные факты давно минувших дней и непонятные обычаи давно умерших людей. И многое другое…
Затянувшееся на много лет самочинное расследование поначалу стало для экс-энкэвэдэшника, лишившегося привычного дела, отдушиной от новой постылой службы в охране занюханного завода. Потом – нешуточным хобби. Потом – просто-напросто манией.
Зачастую казалось: разгадка тайны «медвежьего угла» где-то рядом, достаточно сделать еще шаг, достаточно протянуть руку… Но так лишь казалось.
Глава 3
ОШИБКА РЕЗИДЕНТА
Закатное солнце произвело разительные перемены и с теткиной квартирой, и с расстилающимся за ее окнами пейзажем.
Квартира стала выглядеть еще неприглядней – лучи заходящего светила, протиснувшись сквозь давно не мытые стекла, словно театральным прожектором высветили убогие обои и трещины на пожелтевшей штукатурке потолка, безликую совковскую мебель и следы визита Васьки-Колымы и его товарища.
Панорама же окрестностей Лесогорска, наоборот, являла собой роскошное зрелище. Серебристо сверкала изогнувшаяся лента Кети, у горизонта наливались краснотой редкие пушистые облака, темнеющий вдали лес приобрел какой-то неземной, багрово-синий оттенок… Лишь дома поселка временных остались такими же – мрачными коробками.
Совещание личного состава Лесогорской резидентуры (в моем единственном лице) проходило на балконе. Мнения и версии совещавшихся, понятное дело, излагались мысленно.
А версий хватало…
Неизвестно, что хуже: недостаток фактов, не позволяющий выстроить сколько-нибудь цельную картину происходящих событий, или лавина информации, свалившаяся на меня сегодня, – когда картинки замелькали, словно на экране сошедшего с ума диапроектора…
Итак, резидент Хантер, попробуем разобраться в происходящем.
Но, сдается мне, начинать надо ab ovo. [2] Или, выражаясь по- русски, плясать стоит от печки. А печка эта никак не в Лесогорске. В Екатеринбурге…
И в самом деле, интересно получается: в Лесогорске при невыясненных обстоятельствах погиб резидент, на место происшествия выезжала бригада безпеки, ничего толком не установила… И что предприняло в такой ситуации начальство? Отправило сюда младшего агента Хантера, только что с блеском провалившего операцию… Отправило «еще раз всё проверить»…
Нет. Начать от яйца у меня не получилось… Потому что первая странность в следующем: почему и зачем в Лесогорске вообще сидел резидент? В Сибири сотни таких ничем не примечательных городков – позволить себе содержать во всех резидентуры, пусть и третьего ранга, Контора не может. Конечно, во все
