– Под Переса работай.
– Да нет же! В какой манере – на Монмартре?.. Под Кандинского? Под Шагала?
– Это на ваше усмотрение. Только не зарывайтесь. Не дай Бог написать что-нибудь гениальное! Засветитесь на весь мир. Запомните: вы – художники средней руки. Ремесленники. Будете продавать полотна – не заряжайте. У вас другая профессия… – наставлял Зумик стажеров.
– Ну хоть на пиво можно заработать? – жалобно спросил Федор.
– На пиво – пожалуйста! – раздобрился Зумик. – Особенно там не разгуливайтесь. У вас дело серьезное – ментов мочить.
Он перевернул мешочек, потряс его. Мешочек был пуст. Триста семьдесят два бриллианта весом около пяти тысяч каратов сидели в тюбиках новоявленных абстракционистов с Монмартра.
Принесли Охту-Мохту, откачали кофием и долго еще учились держать кисть и палитру, разбавлять краску и наносить уверенные ремесленные мазки на холст.
Охта-Мохта даже в состоянии грогги производил весьма приятное впечатление своим профессионализмом и полной незлобивостью к бандитам, арендовавшим мастерскую на таких зверских условиях.
Зумик в творчестве не участвовал. Он сидел в кресле с калькулятором и перемножал караты на доллары, одновременно размышляя над новой идеей своего друга, которая наконец-то поможет радикально обустроить Россию.
Глава 8
Отеческое напутствие
Полковник Тимофей Петрович Редькин относился к Ивану как к родному сыну. Иван был его выдвиженец. Редькин взял его прямо из ПТУ, узнав, что мальчишка сирота. Потом школа милиции, работа постового, участкового…
И везде, на всех этапах службы, Иван ощущал отеческую поддержку Редькина. Если бы не Тимофей Петрович, не видать бы Ивану заграничной командировки, тем более что были другие претенденты, даже с ограниченным знанием языка попадались. В пределах трех классов. Иван же ни на каком языке – ни буб-бум, зато надежный.
Редькин перед отъездом позвал Ивана в ресторан. Посидеть в неформальной обстановке. Заодно сделать легкий втык за допущенный накануне прокол. Когда сели за столик, Редькин первым делом протянул Ивану сложенную вдвое газету «Северный курьер». На первой полосе под броским заголовком «Будни милиции» Иван увидел свое изображение. Камера проклятой девчонки запечатлела его, когда он приподнял голову и взглянул вокруг. В глазах был ужас, фуражка съехала, лицо перекошено.
– Вот так мы выглядим… – шумно вздохнул Редькин.
– Так ведь стреляли, гады! – плачущим голосом возразил Иван, указывая пальцем на автоматные стволы, торчащие из «мерседеса».
– Кто ж тебя так подловил, Иван?
– Журналистка эта, Ольга Пенкина. Помните на брифинге? Наглая, как танк.
– Эта пигалица? Что она там делала?
– Лежала… неподалеку. Попадется она мне! – стиснул зубы Иван.
Официант подплыл с подносом, на котором среди закусок красовался пузатый графинчик с коньяком. Полковник разлил коньяк по рюмкам.
– С младшими по званию нельзя, но ты мне вроде сына, Иван. Не подкачай там, – говорил Редькин, глядя на него с любовью.
– Тимофей Петрович, я не пью, – несмело сказал Иван.
– Молодец, – одобрил Редькин. – И не куришь?
– Нет.
– И баб… – Редькин наклонился к уху Ивана и улыбаясь прошептал такое слово, что у Ивана округлились глаза, как на фотографии.
– Нет… Не очень, – потупившись, сказал он.
– Не очень! – рассмеялся полковник. – Твое здоровье. Как говорят, всех баб не перетрахаешь, но стремиться к этому надо!
Он опрокинул рюмку в рот с автоматизмом, достигнутым годами тренировки, и заел огурцом.
– Может, последний раз в жизни видимся, Иван, – вдруг взгрустнулось полковнику. Глаза его подернулись влагой. – Мафия она – ого-го! У нее лапы длинные… Но и мы не лыком шиты. Верно?
– Так точно, товарищ полковник! – согласился Иван.
– С капитаном из органов не заискивай. Не лебези. Веди себя достойно. Он с гонором, по всему видать… – продолжал наставлять Редькин.
Внезапно на улице за окном раздались выстрелы. Мимо окон ресторана, пригнувшись, пробежал человек с автоматом. Лицо его было наполовину закрыто шарфом.
Посетители ресторана в испуге принялись заползать под столики.
– Опять двадцать пять… – вздохнул Редькин. – Казанская группировка, по звуку слышу.
Он не спеша налил вторую рюмку.
Пуля пробила стекло витрины и впилась в стену прямо над полковником. Со стены посыпалась штукатурка.
Полковник, крякнув, выпил. Иван загрустил.
– Что пригорюнился, Ваня? – спросил Редькин, кладя руку на плечо лейтенанта.
Посетители ресторана несмело принялись выползать из-под столиков.
– Отстранят меня от задания, – признался Иван.
– Почему? Ты утвержден. Завтра сдашь дела, личное оружие – и лети себе в Париж!
– То-то и оно… – Иван совсем загрустил.
– Не понимаю, – тихо произнес полковник.
– Личное оружие, товарищ полковник… – начал было Иван, но тут у столика вновь возник официант со сложенной белоснежной салфеткой в руке.
– Вам просили передать… – Он с поклоном вручил салфетку Ивану.
Иван удивленно принял сверток, развернул. В салфетке лежал его личный пистолет системы Макарова!
– Вот оно, личное оружие! – обрадованно вскричал Иван, хватая пистолет и ненароком нажимая на курок.
Грохнул выстрел. В дальнем углу ресторана с потолка посыпались осколки плафона.
– Осторожней, Иван… – проворчал разомлевший уже полковник.
Официант невозмутимо чиркнул карандашом в счете, положил бумажку перед полковником.
– Триста коньяку, огурчики, осетринка, плафон… Всего на пятьсот сорок семь тысяч шестьсот рублей.
– Но-но, ты говори да не заговаривайся! – вскричал полковник, выкладывая рядом со счетом милицейское удостоверение.
– Пардон! – официант смел листок со стола. – Ошибочка. Двадцать девять девяносто. По старым ценам.
Полковник кинул на скатерть пятидесятирублевую монетку:
– Сдачи не надо!
Глава 9
Попутчики
Самолет на Париж вылетал в одиннадцать ноль-ноль. Как всегда перед рейсом, стюардессы сошлись в кружок и гадали на ромашке:
– Угонят – не угонят, угонят – не угонят…
Подошел штурман корабля, спросил озабоченно:
– Что получается, Катюша?
Катюша оторвала последний лепесток.
– Вроде не должны угнать, Андрей Гаврилыч…
– В прошлый раз тоже хорошо нагадала, а где сели? В Пакистане вместо Копенгагена.
