пробирает при этом воспоминании. Но и в тридцать все так же, как и в тринадцать. В одиночку ты пустое место.
Знаю, что моя единственная замужняя одноклассница, Хелена Четтл, прежде не была такой занудой, как теперь — на пятом году своего счастливого брака, благословленного потомством. Знаю, что каждый третий брак распадается и это неизменно оказывается целой драмой. Знаю, я все это знаю! Но куда ни посмотри — хоть в детские книжки, хоть на банковские проспекты, — всюду мерещится, что меня здорово накололи. И ничто, кроме белой фаты и младенца в подоле, меня не спасет.
А не подослать ли к невесте парикмахершу с микрофоном в рукаве и со списком вопросов? Должен же кто-то мне объяснить, как такого добиваются. Видит бог, родители этого не сумели.
Вопрос 1. Скажи мне, о невеста, как узнала ты, что он и есть тот Единственный?
Вопрос 2. Или ты только делаешь вид, что он и есть Единственный, чтобы не поломать весь кайф?
Вопрос 3. Почему ты так уверена, о невеста, что вы не охладеете друг к другу до самой смерти (статистика Хилари) — лет, скажем, в восемьдесят?
Вопрос 4. Если он заведет интрижку на стороне, бросишь его или сумеешь это пережить?
Вопрос 5. Почему, собственно, невесты непременно должны носить белые туфельки? Другой цвет, что, обязательно означает развод?
Есть и еще вопрос, который меня особенно интересует, только ведь ни одна невеста на него не ответит: как быть, если ты нашла Единственного, а ты ему даром не нужна? Потому что именно в Дэне я этого Единственного и нашла. Ужасно, но это так… Это вам не ныряла Энтони. А я — то думала, что все в полном ажуре, когда нянчилась с псиной Дэновой мамаши.
Конечно, звучит глупо. Но вообще-то именно такие вещи все и губят. Ведь история с собакой была лишь одной из множества причин бросить Дэна. И тогда я могла бы говорить Хилари и Джоди: «Эгоист долбаный, пытался свалить на меня заботы о своей семейке!..» — и т. д. и т. п. Когда Дэн попросил меня приглядывать за мамашиной псиной, пока они отмечают на Бали какое-то семейное торжество, надо было задуматься о его эдиповом комплексе. Или о чем-нибудь еще в том же роде.
А я вместо этого развесила уши. Даже не смогла сразу выговорить «да». Поручить моим заботам эту — выговорить тошно — Фисташку — уже означало признать меня членом семьи. А я так мечтала! Хотела, чтобы и моя фотография стояла на пианино среди снимков жен многочисленных Дэновых братьев. И когда собаку привезли (а я на дух не выношу брехливых белых пудельков с бурыми задницами), я дождаться не могла прогулки — ведь это было почти то же самое, что гулять с Дэном! Когда он позвонил с Бали, а мамочка то и дело лезла через его плечо в трубку, я даже подхватила псину и заставила ее пофыркать в телефон — пусть услышат, как она с ними здоровается! Я поверю, что Дэн остался в прошлом, только когда при воспоминании о Фисташке меня затошнит. Пока что, увы, дело обстоит иначе. Совсем иначе.
А ведь это было еще не все. Взять хоть его старых школьных приятелей. Каких усилий мне стоило относиться дружелюбно к этому стаду онанистов! А манера Дэна таскать еду в ресторанах? Сколько раз он, ничуть не стесняясь, уминал все, что было у меня на тарелке. У Хилари глаза лезли из орбит, а сидела себе и умилялась. А его кошмарные пристрастия в обуви (флуоресцирующие массажные сандалии, о-о-о!)? И я упорно делала вид, будто все это не имеет значения. Вот она, судьба, — теперь это действительно не имеет значения. Просто я любила все, что составляло его мир: мамочкину псину, жутких приятелей, выходки в ресторане, массажные сандалии — все без разбора.
Похоже, с Дэном я совершила то, что мне не удавалось ни с кем другим: приняла его таким, какой он есть, со всеми недостатками, изъянами, со всем, что огорчало, раздражало и чего нельзя было не замечать. Я знала, что Дэну никогда не достичь высот, — мне было плевать! Я знала, что он всегда будет комплексовать из-за своего папаши, — пустяки! Впервые в жизни песенка Билли Джоэла про что-то вроде «люблю тебя такой, какая ты есть» не вызвала у меня жгучего желания вырубить радиоприемник и растоптать его. Какое там, я прониклась песенкой Билли Джоэла!
И все это впустую. Дэн даже не стал дожидаться конца вечеринки по случаю моего тридцатилетия — ушел, хлопнув дверью. Он словно специально все рассчитал заранее. Открытка, сплошь исписанная всякой чушью про уважение и теплые чувства, про то, какая я «славная старушка», как он хочет продолжать со мной знакомство и в тридцать лет, и про старинный браслет, о котором я мечтаю.
Это была одна из тех открыток, которые читаешь между строк. Что я и сделала.
За двадцать минут до этой открытки он был мистером Может Быть — тем, с кем стоит строить планы на будущее. Я легко могла представить себе, как он зашнуровывает кеды сынишке или позволяет дочери колотить себя ручонками по макушке. В общем, я считала его Единственным. Через двадцать минут после того, как я прочла эту открытку, земля ушла у меня из-под ног. Дэн, может, и был моим Единственным, да только меня он явно считал кем-то совсем иным. Кем, хотелось бы знать? Партнершей по сексу? Приятельницей? Кем-то, на кого можно свалить бытовые проблемы, а самому спокойно заниматься спортом?
— Спасибо, Дэн. Не особенно пылко, верно?
— Ну, — отозвался он. — А ты бы чего хотела?
Отвечать можно было бы весь вечер. Но — просто смех! — я никогда не умела говорить о таких вещах. Хотя мысленно ораторствовать могу сколько угодно.
— Я бы хотела от тебя кое-чего побольше, чем эта открыточная пачкотня про славных старушек, вот чего бы я хотела!
Или:
— Я бы хотела, чтобы ты подождал. Мы же вместе уже полгода, и оба разменяли четвертый десяток.
Или (откровенно, но так беспомощно!):
— Я бы хотела услышать, как ты меня любишь.
Я должна, должна думать о Дэне как о Скотском Адвокатишке из Личхардта. Да, но вдруг он увидит меня выходящей из парикмахерской с рыжими волосами и увлечет куда-нибудь в аллею, где и зацелует до смерти? И скажет, что все это было чудовищной ошибкой, что он лишился аппетита и сна?
Не знаю, велики ли на такое шансы по статистике, но хоть сколько-то есть же! Должен быть у меня такой шанс. А вдруг Дэн позвонит мне, пьяный, как-нибудь вечером, а меня не окажется дома? А он ведь захочет мне сказать, что повел себя как идиот, что не может меня забыть!
Я подозревала, что это гиблое дело — внушать себе, будто ненавижу Дэна. Вечно этот страх: а вдруг разозлюсь настолько, что когда он приползет обратно на коленях, то и смотреть на него не смогу? А если он и в самом деле был моим последним шансом?!
Есть от чего заработать мигрень — как будто мало для этого лака для волос, клубящегося над невестой и забивающего мне ноздри.
Хоть бы скорее была готова прическа. Волосы уже подсыхают. Правда, они еще напоминают кошачью шерсть после полостной операции. Свалявшиеся, слипшиеся, смешные.
Джоди как-то рассказывала мне об одном способе расслабляться: воображаешь, будто ты в розовом пузыре. И живешь себе в этом пузыре припеваючи.
Представляю себя: в облегающих черных кожаных брючках. Занимаюсь гимнастикой или чем-то типа этого, так что даже бедра у меня стали стройные. Я на рождественской вечеринке, год на улице 2010-й. И вот краем глаза замечаю Дэна. Он один. Постарел, потолстел, вид у него изможденный и печальный. Под глазами мешки.
Меня окружает толпа народу. Я сказочно обворожительна и остроумна. Ко мне проталкивается мужчина. Волосы у него торчат такими же игривыми перышками, как и у меня. Только у него они белокурые. У Дэна пузо как у Уинстона Черчилля. Он наполовину облысел. Блондин с перышками увлекает меня в уголок. Мы смеемся, потом целуемся, радуясь чему-то, понятному только нам.
Не говоря ни слова, Дэн разворачивается и выходит из комнаты. Я и не замечаю этого. Садясь в машину, он слышит наш смех, доносящийся из открытого окна. Охваченный тоской, Дэн роняет голову на руль и стонет. Потом приезжает домой, ставит старенькую пластинку Роберта Смита и вешается.
Вот только правильно ли это — думать о других плохое, сидя в розовом пузыре? Да кому какое дело!
Джоди с Диди как-то звали меня в свою женскую группу психологической помощи «Женский кружок».
